Олег Слободчиков - Заморская Русь

Вот уже стало сереть небо, потом чуть заалело море на восходе. Где-то там расправляла крылья Птица зоревая, рассветная, полетела стрела огненная прямо на байдару… Но не оттуда, откуда ее ждали.

— Горы-то где? — удивленно озирались. — Неужели так далеко унесло?

Делать нечего, выправив курс на восход, стали грести. Поднялось солнце, по левую руку в море показалась черная точка. Снова поменяли курс, повернув байдару к ней. Гадали — земля или корабль? К полудню стал виден остров.

Сысой от нетерпения скинул парку, греб в одной рубахе, лопатки ходили по жилистой спине.

Тимофей сопел-сопел, все реже перебрасывая весло с борта на борт, потом положил его, стал с чем-то возиться. Сысой несколько раз оборачивался, поругивая товарища за ленность. Тот надрал волокон из китового уса, привязал весло к байдаре и натянул на него вместо паруса свой сюртук. Лодка пошла по ветру легче прежнего.

— Ну и башка! — восхищался Сысой. — Как медному котлу — цены нет! — Так говорили на островах, где медный котел считался большой ценностью. За право владеть им бывали стычки между селениями.

Сысой, свесившись за борт, зачерпнул пригоршню горькой воды, прополоскал рот, сплюнул. Очень хотелось пить. Опять сел за весло и вдруг почувствовал, что руки дрожат, а голова идет кругом.

К острову подошли при луне, он не был похож ни на один из известных.

Гребли рядом с отвесным скальным берегом при полном отливе, вглядывались в каждую расселину, куда можно протиснуть байдару. Положив весла на борт, протянули ее в промоину и вскоре оказались в большом колодце при полной темноте. Только звезды мерцали над головами, Сысой хотел уже повернуть обратно, но странный звук донесся до слуха.

— Тихо! — шепнул Тимофей. Оба прислушались: будто серебряный колокольчик, где-то звенел ручеек. В лица пахнула свежесть пресной воды.

Одервеневшим языком Сысой вытолкнул из-за щеки на ладонь свинцовую пулю. Считалось, она помогает при жажде. Слюны во рту не было. Устоять против этого звука и запаха было невозможно. Цепляясь руками за скалы, они продвинули лодку на журчание, и вскоре наткнулись на пологие камни.

Поблуждав среди них, выбрались на мокрую кромку скользкого берега, покрытого травой и ракушками. Вытащили из воды байдару, спотыкаясь и скользя, поползли на чарующий звук. Слизь кончилась, видно они поднялись выше полосы прилива. Руки нащупывали какие-то глыбы, провалы между ними.

— Вот зараза! Или леший или водяной водят, — ругался Сысой и голос его звучал, как в пустой бочке.

И тут случилось чудо: над скалой поднялся краешек луны. Манившая звоном струйка воды толщиной в палец, оказалась в пяти шагах от пробиравшихся на ощупь людей. Под ней, в камне, было углубление в виде чаши. Незадолго Сысой вспоминал голодную зимовку и думал: какого рожна им надо было, если всем хватало сладкой воды? С трудом представлял, как мог смотреть на нее, не желая пить. И вот, припав потрескавшимися губами к ручейку, сделал два десятка глотков — расперло живот, хоть жажда не унялась.

Он через силу глотнул еще раз-другой и с сожалением отодвинулся. Рядом, вздрагивая всем телом, икал Тимофей.

Луна поднялась еще выше, высветлив под скалой ровную площадку в десяток квадратных саженей. На ней виднелись какие-то кучи. Сысой поправил топор за кушаком, стал осторожно продвигаться к ним.

— Таракан? — окликнул товарища. Отраженный голос заметался среди скал.

— Тут кто-то дров припас и кострище есть. Вдруг, зимовье найдем?!

Нарубив щепы из сухого плавника, распушив ножом сучок, он высек и раздул огонь. Костер осветил закрытую со всех сторон бухточку, уложенный в кучи плавник. К морской воде шла удобная тропа. Они с Тимофеем вытащили лодку в сажени от нее и пробирались к ручью самым неподходящим путем.

Промышленные спустились к воде, вытянули байдару ближе к огню.

Сысой взял из лодки муку, Тимофей повесил над огнем котелок с водой.

Вскоре, обжигаясь, они хлебали густую зашурань, притупившую чувство голода. Разомлев от еды и усталости, уснули возле огня.

Ночь была теплой. Только на рассвете стало знобить от сырости. Сысой свернулся под паркой, как кадьяк, то впадая в сон, то просыпаясь, — очень уж не хотелось подниматься, чтобы поддержать костер. Тимофей не выдержал, кряхтя и шмыгая носом, встал, надергал плавника из кучи, подкинул на подернувшиеся пеплом угли, стал раздувать огонь. Его внимание привлекло углубление в скале всего-то в десяти шагах от костра. Тимофей надел сюртук.

Рассветало. Остатки ночного мрака расползались по щелям бухточки.

В скале была пещера правильной формы со следами обработки камня, в которой можно было укрыться от дождя. Углубление пропадало во тьме. «Не дует ли?» — подумал Тимофей и, пригнувшись, шагнул под свод. Через минуту он с воплем выскочил наружу. Сысой у разгоравшегося костра вскинул фузею.

— Кто там? — крикнул и чуть не оглох от своего голоса, отраженного скалами.

Тимофей таращил глаза, мычал и скалился, но следом за ним никто не выскочил. Сысой спустил курок и тряхнул дружка за шиворот. Тот, стуча зубами, стал говорить, что видел нечто страшное и зубатое. Может, и медведь.

Но откуда ему быть на острове?

Сысой, с топором за кушаком, подхватил из костра смолистую палку, горевшую с одного конца, взял фузею. Тимофей с пистолетом в одной руке и с пылающим суком в другой — вошли в пещеру. Когда при свете факелов из тьмы показалась оскаленная человечья голова, Сысой, вздрогнул, чуть не выстрелив, ткнул горящей палкой вперед. В иссохшей скукоженной байдаре сидел алеут в пере. Потрескавшаяся кожа обтягивала выпирающие скулы и щелки глаз. Губы и щеки отвалились, адамова голова пугала оскалом от уха до уха. Сысой ткнул тело стволом фузеи, алеут дернулся как тряпичная кукла, лавтак на байдаре рассыпался. Он хотел уже обернуться к дышавшему в затылок дружку, но заметил во тьме еще одну байдару с лежавшим в ней телом.

Промышленные прошли по пещере шагов двадцать. На всем протяжении лежали иссохшие тела. Факела стали гаснуть, дружки, не сговариваясь, повернули к выходу.

— Сколько их там? — щурясь от утреннего света, перекрестился Сысой. — Вот тебе и алеуты?! На Кадьяке выволокут покойника за селение, бросят на него пару хворостин и все, похоронили. А здесь видишь что?

— Приодеты все, наверное, тойоны.

Всходило солнце. Как ни мало отдохнули путники после полутора суток мытарств, поняли, что теперь не уснут. «Спаси и сохрани!» — то и дело поглядывал на пещеру Сысой и крестился. Они подкинули дров в костер, позавтракали, с четверть часа сидели возле огня. Начался прилив, вход в потайную бухту заливало. Верхняя черта прилива, отчетливо видимая на скалах, была выше промоины.