Олег Слободчиков - Заморская Русь

Лицо Баранова побагровело.

— Да понимаете ли вы, что затеваете? — еще не веря услышанному, закричал он. — По туземному обычаю все явятся гостями, без припаса, в расчете на наш кошт, съедят все за неделю и обрекут нас на голодную смерть.

— Бог милостив! — Опустил голову монах.

Не успел Баранов разобраться с мятежными тойонами, как явились выборные старшины и потребовали показать письма главных компаньонов, где якобы приказано запретить распоряжаться своим паем по своему усмотрению, а сдавать все меха Компании по ей же установленной цене.

— Есть такое письмо! — признался Баранов, удивляясь осведомленности промышленных.

Через полчаса без благословения церкви и решения управляющего в казарме бушевал сход. Все работы были брошены. Старовояжный Кривошеин кричал:

— Захолопили! За что Компания половину добытого берет? Рубахи не имею, как дикий без исподнего хожу, двенадцать лет голодаю, хотя, половину добытого отдаю. Мало им?! Наш кровный пай требуют!..

— Ничего не давать более! Пусть товар шлют. А мы еще посмотрим, что у них, а что у бостонских купцов брать, — кричал старовояжный стрелок Белоногов.

Бочаров с красным уже носом прилюдно ругал Баранова и всех приказчиков, обзывая их ворами:

— Табак по четыреста рублей за пуд! Где видано? Свой продают и на Компанию валят…

Баранов, с верными дружками, стоял, слушал, ждал, когда все выскажутся.

Его выбритые щеки были багровыми, усы торчали концами вверх.

— Не хотим Баранова! Кривошеина хотим управляющим! — кричали самые ленивые и вздорные, сбившись в кучу.

Крики стали утихать: в казарме появились монахи. При них замолкли даже горлопаны. На круг вышел седобородый архимандрит.

— О чем спор, чада мои возлюбленные? Денег вам мало? Так русскому человеку никогда богатство счастья не приносило. Видел я вас богатыми после возвращения с промыслов: свиньи и свиньи, прости, Господи! Как хорошо летом жили?! И вояжные и туземные… Сыты, и слава Богу. А вернулись вы с добычей, загуляли нечисти на радость, испоганили души. Забыли, что не для брюха живете, что мы здесь для того, чтобы дать свет веры нашей, полученной в чистоте из рук святых апостолов. Сгорев, как птица Феникс, оставим ли после себя искру божью — отблеск любви Отца Небесного ко всем человекам?

Вот о чем думать надо! Остальное суета и тлен: промыслы иссякнут, крепости сгниют…

Архимандрит умолк, благословив собравшихся, был взят братией под руки и уведен в сторону. В одном углу покашливали, в другом кряхтели.

— Все правильно говоришь, батюшка! — Опять поднялся Бочаров. — Только справедливость где? Штурмана с командами день и ночь в любую погоду за компанейский груз радеют, бывает, так промерзнем на верхней палубе и на парусах — пополам не согнуться. Флягу водки выпили — Митька вор! А табак по четыреста рублей за пуд?!

— У бостонцев тот табак купили! — пророкотал Медведников. — Вы же и требовали брать за любые деньги, плакались — мох курим… А ты, Митька, сам не куришь. Чего орешь?

Баранов решительно протолкнулся вперед:

— Вот что я вам скажу, господа промышленные! Да, есть такой совет от наших главных пайщиков: гнать иностранные суда, не дозволяя мены, паевые меха забирать для вашей же пользы — а в Охотске вместе с выслугой получите за них деньги по твердой цене. Целее будут! А то иные, по десять лет прослужив, уже в Охотске сидят на паперти с протянутой рукой.

Я вам не нравлюсь? Ладно! Пять лет оправдываюсь на ваши обвинения.

Уже подал прошение об отставке и получил ответ, что просьба будет удовлетворена… То, что мореход Дмитрий Иванович против меня говорит, не он, а штоф злословит… Преподобные отцы затеяли нынче собрать всех диких разом у нас в крепости — а вот это ошибка гибельная. Объясните батюшкам.

Меня, грешного, они слушать не хотят.

Монахи стали пробираться к выходу. За ними — их постоянные почитатели вроде толмача, Осипа Прянишникова и безносого приказчика. Толпа промышленных зароптала.

— Куда же вы, батюшки, уходите? — громко крикнул Баранов. — Три года кадьяков не аманатили. Теперь из-за вас все заново начинать?

Распря, лебедь черная, накрыла архипелаг зловещими крылами, взбаламутила души поселенцев. Мореход Шильц на ломаном русском языке грозил, что если не будет порядка, он откроет на островах свою Компанию.

Штурман Бочаров ругал Компанию и приказчиков, грозил уйти в артель иркутского купца Киселева. Приказчики поносили промышленных и правление. Промышленные — приказчиков и весь белый свет, кричали: «Сыты компаниями! По старине жить хотим, чтобы воля была!» Баранов постоял, прислушиваясь, принародно плюнул на пол, застеленный свежим сеном:

— К чему призываете? — Указал в сторону самых ярых крикунов: — О какой свободе и независимости речь? Жить по-старому грабежами и убийствами?.. Да кто вы есть? Отребье! Любое государство сочтет за счастье избавиться от таких граждан, не тратясь при этом на тюрьмы. Потому вы здесь! И я, грешный, не лучше! — бормоча ругательства, стал пробиваться к выходу впереди своих дружков.

— Окружил себя ссыльными да убивцами! — кричали вслед. — Всех в страхе держит!

И только один старовояжный, полулежа в углу на нарах, спокойно и печально смотрел на знакомые лица, обезображенные страстями, слушал пустопорожние речи. Гаврила Логинович Прибылов умирал. Знали об этом Господь Бог да он сам. То и дело во снах являлись ему умершие родные и близкие, счастливые и радостные иной своей, вечной жизнью, манили к себе и подкатывала к горлу обыденная житейская тоска — все ушли, уйду и я!

Баранов раздраженно походил по своей каморке: два шага от двери до печки, и успокоился — пустое это! Покричат на сытое брюхо и угомонятся.

Монахи, даст Бог, образумятся — слишком очевидна их промашка. Поскрипев пером до полуночи, он лег рядом со своей индеанкой и почувствовал вдруг, что привязался к ней.

Утром в дверь постучали.

— Кто? — спросил Баранов, скрипнув пружиной пистолета.

— Дело срочное, Андреич! — По голосу узнал начальника гарнизона, сунул ноги в сапоги, откинул засов. — Кадьякский тойон пропал! — взволнованно сообщил Чертовицын.

— Куда же он мог пропасть из крепости? Ищите!

— Уже обыскали, — отставной прапорщик помялся. — Ночью двое монахов выходили из ворот. Караульный не посмел их остановить. Вернулся один. Тебе удобней сходить к ним и посчитать, прости Господи!.. — Начальник гарнизона виновато перекрестился.

— Опять за свое… Неймется клобукам! — выругался управляющий и стал торопливо одеваться. Вдруг задумался: — Тойона уже не догнать, а монахов на обедне посчитаем.

Днем был отправлен в Охотск «Финикс» под командой Дмитрия Ивановича Бочарова, галиот «Три Святителя» — поднят на обсушку, галера «Святая Ольга» и пакетбот «Северный Орел» готовились к зимней стоянке.