Олег Слободчиков - Заморская Русь

Лебедевцы выволокли на сушу байдары прибывшей партии и помогли выбраться из них стрелкам. Ноги у Прохора тряслись. Другие природные русские от долгого сидения тоже едва ходили. Их повели в к острожным воротам. Алеуты заковыляли сами, тяжелой походкой водяных людей.

В крепости был траур — погибло девять промышленных. Они были посланы готовить припас юколы и птицы. С чугачами был мир, но дикие подкрались ночью к стану и всех перебили.

В казарму вошел почерневший от бессонницы Петр Коломин. Застарелый рубец на щеке был уже неприметен среди новых морщин. Передовщик хмуро поздоровался со своим бывшим стрелком, помолчал, глядя в сторону.

— Сегодня хоронить будем. Сходил бы попрощался, что ли?.. Если кто и обижал, не поминай зла.

— Я и живым не помню! — покашливая, просипел Прохор и заковылял в пакгауз. Там в еловых колодах и гробах из досок, ровным рядом лежали тела знакомых ему стрелков, обмытые и прибранные. По индейскому обычаю волосы с их голов были ошкурены. Раны перед погребением прикрыли платками. Сквозь них проступила черная кровь. У тотемского купца Федора Никулинского — отрублены руки, тело передовщика Сомойлова и вовсе без головы. Чугачам назначили время до полудня найти и принести ее, иначе тела повешенных заложников обещали вернуть безголовыми.

Через день после прибытия партии в Константиновскую крепость в бухту вошла галера «Святая Ольга». Баранов с воды закричал встречавшим лебедевцам, не пришли ли его люди. Услышав ответ, перекрестился на восток.

Галера пришвартовалась. Баранов в перепоясанной кушаком короткой парке, в бобровой шапке и высоких броднях сошел на берег:

— Думаю, отчего чугачи, как завидят мое корыто — так гребут к берегу, будто там фляга водки? — здоровался со своими и лебедевскими промышленными. — А тут вон что?! — Кивнул на стену с болтавшимися телами.

— Ты, как всегда, вовремя! — обнял его Петр Коломин. — Надо диких пугнуть по всей губе, а я, по малолюдству, крепость боюсь оставить.

Гришкины дружки ушли в Никольский редут.

— Слышал ли, какая у меня беда? — спросил Баранов, хитро поглядывая на нового управляющего. — Без мореходов остался. Прибылов — хворый, Измайлов с Бочаровым ушли оба. Сто раз пожалел, что Гришку Коновалова у себя не оставил.

— У тебя же был служилый немец? — неприязненно засопел Петр, отворачиваясь при упоминании о Коновалове.

— Шильц? Он и сейчас на верфи. Хороший штурман, да что ж его в наши дела путать, он за жалование служит… Медведников вызвался вести его пакетбот и пропал — вот беда-то?! — вздохнул Баранов.

— Этот выкрутится! — тряхнул чубатой головой Коломин.

Медведников с малаховскими стрелками на борту привел пакетбот к Нучеку на другой день. Был бы раньше, но возле острова Сукли в сумерках судно наткнулось на кита. Течи не было, но испревшая пенька на тросах, крепивших мачту, полопалась.

На Казанскую Божью Матерь здесь, на Нучеке, как смогли, отслужили молебен. Помолившись, оставили в крепости надежную охрану. Три судна, до полусотни байдар и байдарок двинулись на хмурый север губы, вдоль черных скал и ледников, нависших над водой. Завидев караван, чугачи бросали жилье и уходили в горы, где их не найти. Но зимовать во льдах им не хотелось и тойоны мятежных селений стали выходить на переговоры, выдавать новых заложников. Обаманатив самые враждебные селения, пакетботы и галера ушли на юг.

Уже в виду белой горы святого Ильи задуло, да так, что подойти к берегу не решились. Баранов чертыхнулся, оглянувшись на Лукина, бывшего при галере. Тот предупреждал, что будет шторм. Уже к вечеру погода стала портиться, вскоре пал туман и понесло суда неведомо куда.

Сначала все ждали, что туман раздует, но час от часу становилось только хуже. Пропал константиновский пакетбот. На другой день звук колокола с «Северного Орла» раздавался то сбоку, то сзади, потом и вовсе смолк. Вскоре лопасти весел стали едва видны. Краснорожий Василий Труднов, свесившись с носа, старался что-нибудь рассмотреть впереди. Гребцы хмуро шутили: у Васьки рожа вместо факела.

— Стой! — закричал Труднов. — Табань!

Весла легли на воду и остановили ход галеры. Четверо промышленных с баграми бросились на нос и стали отталкивать выплывшую из тумана льдину причудливой формы. Не успели они занять свои места на веслах, как опять закричал Труднов.

— Андреич?! Куда мы попали? Гляди-ка, — свесился за борт. — Нас течение несет.

Ледяные глыбы покачивались со всех сторон от бортов.

— Стой! — опять закричал Труднов с носа. — Табань! — обернулся злой. — Уснули, что ли?

Гребцы изо всех сил налегали на весла и не могли остановить ход галеры.

Баранов с побелевшим лицом перекрестился:

— Господи, помилуй! Неужели занесло в Ледовый пролив? Слышал про эти места. Никто тут не ходил… — Он не сказал вслух, что живым отсюда еще никто не возвращался.

— Отталкивай! — кричали.

Льды, покачиваясь, все тесней обступая галеру. Самые высокие глыбы поднимались на уровень мачты. Льдины с грохотом наползали друг на друга.

Люди веслами и отпорниками старались оттолкнуться от них.

— С какой же скоростью мы мчимся, если лед так лязгает и вертится? — удивился невозмутимый Кабанов.

— Ребятушки! Две байдары на воду, быстро! — крикнул Баранов. — Попробуем отбуксировать льды.

Спустили две двухлючки. Четверо промышленных изо всех сил налегали на весла, но льдина, торчавшая всего на полсажени из воды, не двигалась от борта. Треск и грохот усиливались. С левого борта закричали. Баранов кинулся туда и увидел, как, сминая лодку и людей, столкнулись две громады.

Неслышно хрустнули борта и человеческие кости. Все ушло под воду. Вскоре снова показалась макушка льдины, слегка окрашенная кровью. Другую байдару тут же подняли на борт.

Темнело. В сером ночном тумане люди устало и тупо боролись за жизнь.

Прохору Егорову казалось, что ощетинившись веслами и баграми, галера мчится в преисподнюю. Но вот шум и скрежет стали стихать, льды отступили от бортов. Баранов разрешил половине команды отдыхать. Люди не успели продрогнуть, как снова закричал Труднов. Голос его был всем уже ненавистен.

— Братцы! Нас понесло в обратную сторону!

Кряхтя, вылез из-под парусины Лукин.

— Думали, избавление, а это только половина испытаний! — проворчал, крестясь.

С отливом все началось заново. Только на рассвете туман стал редеть, обнажая страшные для глаз картины. Измученным людям казалось, что они попали не в Ледовый пролив, а в белую пасть акулы, дробящую лед и скалы.

Галера с гребцами — малая соринка в том месиве, вот-вот должна была попасть на зуб.

— Молись, Лукин! — надсадно кричал Баранов, всем телом обвисая на румпеле. — На тебе меньше грехов, чем на нас… Авось, Бог всех помилует?!