Олег Слободчиков - Первопроходцы

— Иди-иди! — кричал вслед Стадухин. — Еще вспомнишь и пожалеешь!

Он не сомневался, что следом за Бугром уйдет Евсейка Павлов, но тот, на удивленье, остался.

В августе было не до анаулов и ходынцев — запасались в зиму птицей, били уток и гусей, менявших перо. Стало скрываться на ночь солнце, повеяло осенью, утренниками подмораживало, пропал гнус, кажется, в один день пожелтели березы, береговой кустарник и мох, дышать стало легче и привольней. Как ни тошно было Стадухину встречаться с Моторой и Дежневым, но снова понадобилось идти к ним. Он пришел, смирив гордыню, встал фертом против двери, заломил шапку.

— Эй! Сидельцы! Выходите, последний раз буду говорить государево слово!

Вышел Мотора, уставился на Стадухина с упрямой обидой. За ним высыпали дежневские сидельцы. На прокорме у Аниськи Костромина они строили коч и новую избу.

— Не должно быть на государевой землице инородческих крепостей! Идите за мной, разрушим и возьмем надежных аманатов. Под них будем требовать ясак.

— Нельзя той крепости рушить! — из-за спин товарищей подал голос Дежнев. — Коряки их побьют!

— Ты государев указ о крепостях знаешь? — строго спросил Стадухин, щуря глаз.

— Знаю! — громче заспорил Семейка, выходя в круг. — Только те, кто его писал, здешней жизни не нюхали, и ту крепость рушить нельзя, иначе придется охранять анаулов денно и ночно.

— Отказываетесь?

— Отказываемся! — поперечно ответил Мотора, тряхнув вислой бородой.

— Все тому свидетели! — пригрозил Стадухин и развернулся к своему зимовью.

Он долго не мог уснуть и забылся только под утро. Тарх, стоявший в карауле, обогревался у очага. Обернувшись к брату, мимоходом сообщил, что моторинские люди уплыли по реке. Видимо, собрались загодя, на рассвете сели в струги и коч, тихо проплыли мимо зимовья.

— На промыслы — рано! — удивился старший. — Куда бы это? Не на Колыму же к осени?

Он сказал так, думая о предстоящих делах дня, а их было много. Похлебав ухи, бросил ложку, резко встал, опоясался и хлопнул дверью. Вскоре его рык и ответный лай Бугра донеслись из другого зимовья. Тарх выскочил из избы, увидел брата, ругавшегося с беглым казаком. До новой драки не дошло. Поорав и помахав кулаками, атаман вернулся.

— Ушли! Мать их! Оставили полтора десятка калек да торговых. Сбежали на Пенжину. — Помолчав, рассеянно добавил: — Костромин увел, а Ваську бросили зимовье караулить.

— И хрен с ними! — ничуть не печалясь, посмеялся Гришка Антонов. — Всех соболей не переловят. А еды у нас теперь с лихвой: их ямы стали нашими.

— Нет у них прав на Погычу, и Пенжина моя по указу, — ударил кулаком по столу атаман. — Догоним, вернем! — обвел товарищей строгим взглядом и понял по лицам, что не пойдут. Смирился, опуская голову, пробормотал: — Может быть, и правда, к лучшему! Здесь кому-то надо службу нести.

— Конечно, к лучшему! — поддакнул Тарх. — Споров не будет.

Закончив необходимые для зимовки дела, атаман взялся за государеву службу: казака Гришку Антонова послал вверх по реке к ходынцам с миром, с предложением дать выкуп за смертельные раны Шаламки Иванова, а впредь платить ясак, Гришку Вахромеева — вниз, к анаулам. В срок не вернулись ни тот, ни другой. Старший Стадухин забеспокоился нехорошим предчувствием, хотя опасаться беды было рано. Промаявшись день и другой, он собрал людей. Десять промышленных с Васькой Вилюем вызвались плыть к анаулам. Сам передовщик хромал, повредив ногу при заготовке птицы, а стругов не было, предстояла пешая ходьба. Товарищи убедили Вилюя остаться в зимовье, вдевятером отправились в низовья, искать заплутавшего или загостившегося Гришку.

— Пригрела какая-нибудь девка, не спешит на работы и караулы, — смеялись, успокаивая атамана.

Тот криво улыбался и поторапливал с выходом. Сам с беглыми казаками Ивашкой Пуляевым и Евсейкой Павловым отправился вверх по реке, искать другого посыльного. Вернулись они с поклеванными и испачканными воронами останками на волокуше. Ходынцы с их стадами оленей откочевали, догнать их было невозможно. Спешные похороны убитого положили конец распрям между зимовьями. Стадухин оставил при поселении торговых людей, Вилюя с пятью промышленными, сам с Бугром, Евсеем и Пуляевым, с тремя десятками своих и моторинских людей двинулся вниз по реке. Среди них были те, что весной видели крепость и знали путь к ней. На подходе удалось поймать анаульского мужика, от него выведали, что Гришка и девять человек, посланных ему на помощь, убиты. Коричневое, в глубоких бороздах лицо Бугра стало серым. Угрюмый Евсейка присвистнул, Ивашка Пуляев витиевато выругался, Михей сжал зубы, закрыл глаза. Открыв их, процедил, не разжимая губ:

— Не верю!

Казанец переспросил анаульца, тот пролопотал ответ и показал знаками, что всех перестреляли из луков.

— Тела где? — просипел Стадухин.

Казанец долго пытал пленного, и тот ответил, что они лежат где убиты: в тундре, на мхах.

— Что будем делать? — спросил Михей, обводя товарищей пристальным взглядом. Обветренное лицо его было багровым, усы пламенели в русой бороде.

— Мстить надо! — опустив глаза, прохрипел Бугор. — Не то всех перебьют. — И сорвался в крик, буравя Стадухина неприязненным взглядом: — Упреждал — нельзя показывать наши раздоры!

Стадухин блеснул злобным взглядом, мотнул головой, не ответив, перевел гневные глаза на Евсея с Ивашкой.

— Похоронить надо, — пожал плечами один.

— Иначе никак нельзя, — пробубнил другой, отворачиваясь.

Промышленные поддержали их. Отобьем останки, высмотрим подходы, похороним, после решим, что делать.

— Ну, стервецы! — выругался атаман. — Мало что скрылись в такое время — еще и все струги забрали.

Бывальцы вывели отряд к большому заливу. Это была еще не губа Анадыря, но часть солоноватой воды из устья попадала сюда. Берег, по которому шли, был каменист. После чавкающей болотины, проседавшей под каждым шагом, качавшихся под ногами мха и кочек идти стало легче. Анаульская крепость была устроена на возвышенном берегу. Возле нее сгрудились до десятка чумов, у воды лежали лодки, обтянутые кожами. Издали учуяв чужаков, протяжно завыли собаки. Люди, суетившиеся возле чумов, опасливо потянулись к крепости: они ждали мщения, потому подойти незамеченными не удалось. Пленный указал, где лежат тела убитых. Скрываясь за камнями и кустарником, ватажные подобрались к укреплению на сотню шагов, издали увидели раздетых и обобранных товарищей. До них было до полусотни шагов открытой местности — верный выстрел. Последние из анаульцев спрятались в крепости и выставили из бойниц стволы ружей. Обернувшись к Казанцу, атаман кивнул на ясыря, приказал:

— Пусть скажет, чтобы дали забрать убитых!