Олег Слободчиков - Первопроходцы

После Семенова дня, когда на другой стороне Великого Камня Юша Селиверстов собирал ватажку для колымских промыслов, здесь дули сырые ветры с частыми дождями. Стылая, черная вода густела, лениво перекатывалась с волны на волну, обдавала солеными брызгами Тарха, стоявшего на носу судна с шестом. Он пристально вглядывался в очертание берега. Ни споров, ни долгих разговоров не было: все понимали, что истекают последние осенние деньки, когда еще можно закрепиться на суше и зазимовать, позже обустроиться будет трудно. Многим из стадухинских спутников здешние места казались гиблыми: зимы с ледяными ветрами менялись сырыми, туманными, холодным летами. В недолгие ясные и теплые недельки лютовал прожорливый гнус. При незамерзавшем море в полосе прилива в июне лежали наносные льдины, озера оттаивали к июлю. Даже чистые раны здесь подолгу гнили не зарастая, а нанесенные костяными наконечниками с отравой губили людей мучительной смертью.

Утробно рокотал прибой, коч мотало. Шли мимо моржовых лежбищ. Их было много, иные по две версты длиной, но даже самые вздорные из промышленных людей уже не желали промышлять рыбий зуб, только издали высматривали клыки у моржей и спорили, какая им цена на Нижнеколымской ярмарке. В глубине души Михею Стадухину была неприятна охота на этих зверей. Он не говорил, что промысел зуба богопротивен, но вразумлял рассуждением, что тратить на добычу клыков порох и свинец — нельзя, а копьем или стрелой моржа не убьешь. К тому же никто не знает, куда приведет Бог, и грузиться впрок клыками опасно.

На Рождество Богородицы коренной берег круто повернул к полуночи. При повороте крутая зыбь прибойных волн ударила в борт, обдавая солеными брызгами, ветер стал прижимать к суше, изрезанной бухтами. В них можно было укрыться, но ватага спешила найти место для зимовки. На Федору-обдеру вошли в залив. До другого мыса было верст двадцать. При противном ветре Стадухин пожалел гребцов и повел коч вдоль низменного восточного берега. Западный был возвышенным, покрытым редким приморским лесом. Приближаясь к нему, Михей высмотрел лагуну, закрытую галечниковым валом, защищавшим устье какой-то речки от морских волн. На намытой дамбе стояли летники, возле них толклись люди, по одежде не походившие на коряков. Стадухин указал гребцам на берег, те обернулись по курсу.

— Ну вот! И лес, и народ ждет нас и государева порядка.

Покачиваясь на зыби, коч дождался прилива, благополучно вошел в лагуну, затем в устье реки. После короткого спора воды начался отлив, речка потекла к морю, под плоским днищем судна заскрежетал галечник, и вскоре оно оказалось на мели. Но едва коч обсох от летников, к нему побежали до полусотни мужиков. Из кедрового стланика выскочила добрая сотня таких же удальцов, ждавших нападения. Все они кричали, размахивали копьями и луками.

— Не коряки, явно! — С любопытством разглядывал их Михей. — По виду ламуты. И так много разом? Будто ждали.

— Наверное, издалека высмотрели, — подсказал Тарх, — хотят пограбить.

— Пожалуй, так! — согласился атаман. — Только вот, почему приняли за врагов, если мы первые?

— Они всех рады пограбить! — шмыгая носом, неприязненно выругался моторинский промышленный.

Михей повел бровями, соглашаясь, что может быть и такое, натянул глубже шапку, привычно скомандовал:

— Готовься к бою!

Укрывшись за бортом, его люди стояли в лужах холодной воды. Подпустив нападавших, дали залп. Стреляли поверх голов, для острастки. Дикие остановились, стали пускать стрелы из луков, но не удивились огненному бою.

— Стреляные, что ли? — посетовал атаман. — Явно ламуты: кожаные халаты нараспашку. Неужто мы и здесь не первые?

Нападения не прекращались пять суток сряду, пока охочие не пленили двух мужиков властного вида. С пятого на десятое по-тунгусски в отряде говорили все. Михей опять удивился: со слов ясырей выходило, будто они думают, что казаки вернулись после того, как были изгнаны. Атаман потребовал от заложников мира и прокричал о том нападавшим. На какое-то время они оставили ватажку в покое, и промышленные начали строить укрепленное зимовье.

— Миловал Бог! — поглядывая на брата, перекрестился Тарх. — Вдруг и дождемся лета. Зимой дикие не горазды воевать.

— Мы здесь не для того, чтобы зимовать! — поправил брата старший Стадухин. — Нам надо осесть надолго. — Помолчав, добавил: — А меня, грешного, так и подмывает плыть дальше.

Той весной, когда Селиверстов готовился вести коч с Яны на Колыму, а Стадухин еще только собирался оставить Гижигу, Анадырь очистился ото льда и стала спадать шалая вода. Пережитая зима была метельной, одну пургу меняла другая. В конце марта, оцинжав от красной рыбы, люди промышляли зайцев и куропаток, лечились и отъедались свежим мясом. Женщины ели его сырым и были здоровы. В заботах о выживании до строительства кочей не доходили руки, о них спохватились только со вскрытием реки. В конце июня к плаванию готово было только одно судно, его и спустили на воду. Женщины сшили парус из оленьих кож, мужчины сплели тросы из кож и корней.

На сходе казаки и промышленные решили, что к бессоновским останкам должен отправиться Семейка Дежнев со старожилами, знавшими, где их искать, и Никита Семенов с беглыми казаками, а от торговых людей — Анисим Костромин. Плыть к морю собирались пятнадцать человек. Другая половина мужчин оставалась при зимовье, охранять добро, женщин с детьми и аманатов, чинить сети, городить реку в шиверах и готовиться к путине. Дежнев и старожилы знали, что Анадырский залив освободится ото льда не раньше июля, потому не спешили. Василий Бугор с Павлом Кокоулиным ругали их, упрекая в лености, вспоминали Мишку Стадухина, не потакавшего лодырям. Никита Семенов разумно помалкивал, полагаясь на бывальцев, Семен Дежнев добродушно посмеивался над крикунами.

По спадающей воде коч сплавился по реке и вышел в залив. Он был чист ото льда. До остатков бессоновских кочей ватажка не дошла. В канун Петрова дня на морской стороне за устьем Анадыря люди увидели мыс, он был черен от моржей. Вода и суша на полверсты шевелились и плескались от множества зверей, уши закладывало от их рева. Дежнев ахал и хлопал себя по ляжкам, Бугор с Кокоулиным восторженно лаялись, Семенов с Костроминым глядели на явленное чудо, раскрыв рты.

— Можно и здесь поискать кость, братцы! — весело крикнул Дежнев. — Это лучше, чем шарить бессоновские остатки в студеной воде!

Он подвел коч к отмели, затопляемой приливом. Такое место промышленные люди обычно называли коргой. Ватажка вытянула судно на сухое место и закрепила. С края корги на песке грелись молодые самцы, еще не пытавшиеся собрать гарем из самок.

— Ступайте с Богом, не до вас! — словно гусей, стал сгонять их с лежек Дежнев, прихлопывая в ладоши.