Леонид Рахманов - Люди - народ интересный

Говорят, пожилой человек все еще чувствует себя юнцом, пока жив отец. Не знаю. Меня, наоборот, папина смерть приблизила к моему давнему детству, и мне захотелось тогда же написать о детстве, об отце. Тогда не написал. Пишу, с опозданием, сейчас.

Мосты.

Так получилось, что все оба моих родных города- и тот, в котором я родился и вырос, и тот, в котором я прожил более полувека, - изобилуют мостами… Смешно сравнивать эти мосты и эти города, но факт остается фактом: в Котельниче много мостов- деревянных, через овраги и речки, и железных- на каменных и бетонных быках, пересекающих городские улицы и реку Вятку. О том, как я гордился в детстве железнодорожным мостом через Вятку, я писал в первой главе.- понятно, что меня больно задело, когда приехавший однажды в Котельнич мой ленинградский внук. издали увидав расхваленный мною мост почти в километр длиной, холодно проронил:

-Ну и что? Обыкновенный железный мост.

Зато я вполне был удовлетворен, когда тот же Алеша, проезжая под тем же мостом на моторке и задрав голову на висящие над нами могучие железные фермы. сказал уважительно:

-Да-а!

Как и я в свои девять лет, он не знал строк Маяковского: « Бруклинский мост -да, это вещь!» Правда, в мои девять лет эти строки еще не были написаны.

Помню, какими кроотными по сравнению с этой громадой моста выглядели подвешенные к нему то там, то здесь люльки с малярами, обновлявшими его стальной серый цвет. Ходили маляры и по верхним граням гигантских арок, чистили их от ржавчины, мыли и красили, не боясь сорокаметровой высоты. Нынче охрана труда позаботилась: вдоль краев арок тянутся железные перильца.

Признаюсь, всегдашней моей мечтой было пройти по этому мосту с одного берега на другой, но всегда этому мешала война то одна, то другая: мост имел оборонное значение, его охраняли часовые; редко-редко случались годы, когда по нему можно было пройти со специальным пропуском,- мой отец одно лето этот пропуск имел, и я ему очень завидовал. Мог ли он взять с собой меня, мальчика? Думаю, что не мог. не то бы, наверное, взял. Помню, рассказывали, как на мост забежало несколько лошадей. одна из них провалилась передними ногами сквозь решетку настила и её задавил не успевший затормозить поезд; меня огорчила эта жестокость моста, и на какое-то время я к нему охладел, но скоро любовь вернулась. Даже уезжая в Ленинград, я взял с собой еще дореволюционную открытку- фотографию своего любимца – она у меня и сейчас цела.

Что и говорить, по сравнению с этим индустриальным щеголем деревянные мосты через городские овраги и котловины выглядят не просто скромно, а, я бы сказал, уродливо. если бы мы к ним не привыкли и если бы с середины их не видели вдали реку. еще дальше- заречный берег, весь в купах кудрявых дубов. а зимой- внизу, в овраге- каток. ярко освещенный по вечерам лампионами. в давние времена- керосинокалильными, потом электрическими. Да, хорошая вещь мосты, даже если они соединяют не два противоположных берега широкой реки, а ведут лишь из одного жилого квартала в другой. с одной улицы на другую, и под ними не гладь реки, не стремнина, не пропасть, а заросший бузиной и кустистой травой овраг.

Все это о городских мостах. а теперь несколько слов о мостах деревенских. В главе «Отец», самой главной в повести, я не раз говорил, что недюжинные способности позволяли отцу заняться наукой, может быть, стать ученым.- я убежден в этом. Но, сказав. что вместо этого он строил в уезде мосты, я тем самым как бы умалил его дело, которому он служил столько лет. Нет, этого я не хотел сказать. Он строил мосты, и я видел. с каким прилежанием и с какой горячностью он это делал; в сочетании этих противоречивых свойств был весь отцовский характер: педантизм, аккуратность, старание и терпение. и – взрывчатый темперамент. Да и как не взрываться, когда помощники отнюдь не радовали таким вкусом к работе. таким чувством долга, чувством ответственности, какие отличали его самого. Помню десятника Жаворонкова, пожилого, благообразного,. хитренького, на словах соглашающегося с отцом., а на еле ко всему равнодушного. озабоченного своими личными, семейными хлопотами- выдать дочь замуж. крестины, заболела жена. Наверно, ссылающийся на эти заботы и хлопоты Жаворонков, был прав. нельзя, невозможно полные сутки и семь суток в неделю не забывать о служебных обязанностях. о казенном деле… Но для отца это дело не было казенным. Я хорошо помню, каким оскорбленным, подавленным он вернулся однажды из уезда: ехал по новому, лишь месяц назад построенному мосту. и вдруг увидел, что перила уже изрублены.- значит, шел человек через мост. нес топор, а руки так и чесались:»Дай, порублю перила! Видишь, какие они гладкие!» И порубил.

И сейчас чувствую обиду за отца. Обижен и за мосты. Что скрывать, люблю не только эффектные, грандиозные мостовые сооружения, видные далеко окрест. но с нежностью отношусь и к маленьким мостикам, даже к доскам, перекинутым через ручьи и весенние потоки, сбегающие со всех круч и горок, которыми так богат Котельнич.

Да и как не ценить мосты и дороги в стране бездорожья, какой была и сейчас еще в ряде мест остается Россия? Несколько лет назад прочитал в «Известиях» репортаж из Тюмени – «Парящие вездеходы»- и вспомнил свой разговор с отцом за два месяца до его смерти. Он, старый дорожник. интересовался извечным вопросом: как можно освоить огромные пространства той же Сибири, когда прокладка дорог- это самое трудоемкое и дорогое предприятие? И вот, читая о вездеходах на воздушных подушках, испытывающихся в западной Сибири. я пожалел, что отец о них уже не прочтет. Шеститонная машина развивает по трясине с метровыми кочками 80 километров в час и в ходе испытаний пробежала уже больше 1000километров по болотам. над зыбкой черной пропастью. Здорово, очень здорово…

Мосты, дороги.- разумеется, это кровное дело моего отца. А как объяснить мое к ним пристрастие? Если прибегнуть к метафорам ( столь несвойственным этой повести), мосты для меня символизируют связь между прошлым и настоящим, неразрывную связь, всегда существующую в моем воображении. Когда я приезжаю в Котельнич, связь эта материализуется, ибо я хожу по тем самым мостам, лишь отчасти обновленным и перестроенным. Людей моего детства нет- мосты моего детства остались. Сколько же мостиков и мостов соединяют меня с моим прошлым, с близкими и далекими людьми моего детства? Много. Но самый генеральный мост- это все- таки благодарная память, память о впечатлениях, наблюдениях, отстоявшихся за прошедшие годы. пусть крайне неравноценных. Перечитывая сейчас свою повесть, вижу, что больше интересовался тогда историей, уходящей на моих глазах, чем историей, происходящей, творимой также на моих глазах. Почему? Потому ли, что последней только предстояло стать историей, причем несравнимо более значительной. чем уходящей. а я этого не знал? Нет, это сегодняшнее объяснение. это придумано. Все обстоит проще, как я уже говорил в начале воспоминаний. Уходящее уходило о меня медленно, я его видел, осязал каждый день, несмотря на динамичное революционное время. Нельзя забывать, что я десять лет прожил до революции, а в первые пореволюционные годы в пределах дома меня окружал почти прежний быт- пусть скудный, голодноватый, когда кусок сахара, ложка постного масла. бутылка керосина значили куда больше, чем запекаемые прежде окорока к пасхе и к рождеству. Несмотря на войну, лишения и болезни, семейный очаг поддерживался: намывались полы, начищался самовар, отмечались дни именин. хотя тиф косил родных и знакомых… Странно, что все это воспринималось мною подряд: и революционные праздники. и выданная нам, школьникам, к 1мая, копченая курица (почему копченая?- чтобы не чувствовалось, что курица подпортилась раньше, чем ее закоптили: кто знает, откуда этих куриц привезли?), и буржуи- заложники, очищавшие улицы от снега и грязи, и первая любовь, и стихи Василия Князева: