Сергей Григорьев - Берко кантонист

— Видал? — дернул Берка Штык. — Форменно делают? У нас все по форме. Ну, идем на рифметику. Видал?

— Да, видал, — ответил Берко.

И в самом деле, учитель кричал про ружья так уверенно, что Берку на мгновенье показалось, что над головами кантонистов блеснули при взмахе ружей штыки.

Классы — в третьем этаже над спальнями. Там был такой же широкий сводчатый коридор; из него направо и налево застекленные двери классов; оттуда слышались гулкие голоса учителей и глухие ответы учеников. По плитам коридора мерно шагал дневальный; его звучные шаги были похожи на удары маятника, и это еще усиливало пугающую пустоту холодного коридора. Штык открыл дверь одного из классов и, подтолкнув Берка вперед, вошел вслед за ним.

— Честь имею явиться, Иван Петрович! По глядите, какого я вам рифметика привел: без всякой науки знает табличку.

— А почему ты опоздал? Здесь наука, а не какие-нибудь там «ружья на плечо». Наука тебе не фунт изюму. Науку надо уважать. Где пропадал, мерзавец?

Учитель, заложив руки за спину, играл фалдочками мундира и, мутно посмотрев на Штыка, не дождался ответа:

— Садись на место!

— Идем сядем скорее, — прошептал Штык племяшу, — он со здоровой мухой.

Они пробрались меж двух рядов скамеек и уселись на одну из них. В классе было около ста учеников.

Появление Берка с дядькой прервало урок. Один из кантонистов стоял навытяжку: его спрашивали. Все остальные сидели, положив ладони на стол, храня неподвижность и молчание.

Учитель, походив вдоль скамей, подошел к окну и, играя, сзади фалдочками мундира, посмотрел на двор, откуда доносились звуки ученья: «На кра-ул! Ать! Два! Три!»

Забыв, что спрашивал ученика, учитель нашел, водя глазами, Штыка и Берка рядам с ним…

— Курочкин! Кого ты привел?

— Это, Иван Петрович, мой племяш, Берко Клингер, из слабых. Я потому опоздал, что Берка еще из лазарета не выписали, — ну, его сразу и не отпускали. Он замечательный рифметик: всю табличку знает. А, говорит, не учился ничему.

— Что ты врешь! Садись! Ребята, не верьте, что науку можно одолеть, не учась. Сказано: Ars longa — vita brevis, то есть жизнь наша короткая, а наука не фунт изюма. Я сам учился десять лет. Я сам! Ибо сказано: «Век живи, век учись». Дальше как? — внезапно обратился Иван Петрович к тому кантонисту, которого спрашивал раньше.

— «Дураком помрешь», Иван Петрович!

— Совершенно верно. Ну, а сколько будет семью четыре?

— Двадцать два, Иван Петрович.

— Врешь. Семью четыре это будет двадцать восемь, а не фунт изюма! Ступай к двери! Понюхай, чем пахнет арифметика. Надо отвечать точно так, как тебе говорит учитель.

Кантонист, форменно шагая, подошел к двери и, приставив ногу, повернулся лицом к стене и упал на колени перед таблицей умножения, приколотой к стене в уровень глаз.

— Петров, сколько же будет семью четыре? — круто повернувшись, крикнул учитель куда-то вдоль класса, где на «Камчатке» сидели рослые кантонисты.

Длинной жердью Петров медленно вытянулся и ответил:

— Я не знаю.

— Не знаю? Нет, ты скажи — не хочу знать.

— Не хочу знать.

— Ага! Ты смеешь так говорить, со мной? Чего ты хочешь?

— Вы знаете, чего я хочу. Уж пятый год я говорю вам, что хочу итти в мастеровые. Право, отдали бы меня в швальню. Рифметику я делать все равно не буду.

— К двери… Я посмотрю, как ты не будешь.

— Что же, я к двери пойду.

Ворча и нарочно задевая ногами за скамьи и столы, Петров прошел к двери и грохнулся на колени перед таблицей умножения.

— Ну, ты, новый рифметик, скажи, сколько будет семью четыре? — обратился учитель к Берку.

— Встань, — толкнул Штык племяша.

Берко вскочил на ноги и ответил бойко:

— Двадцать восемь, а не фунт изюма.

— Ага! Правильно! Ну, а сколько будет восемью девять?

— Позвольте сообразить.

— Соображай.

— Семьдесят два, а не фунт изюма.

— Ага! Правильно! Ну, а девятью три?

— Двадцать семь, а не фунт изюма, господин учитель, — бойко ответил Берко.

— Правильно! Молодчина, жидок! Но почему же ты прибавляешь каждый раз по фунту изюма? Это не расчет. Ты так проторгуешься.

— Вы приказали отвечать точно так, как говорит учитель…

— Aral Ты, стало быть, надо мной смеешься? К двери!

— Так ведь я, господин учитель… — начал оправдываться Берко.

— Иди, иди, — подтолкнул Штык племяша, — а то хуже будет.

Берко пробрался меж скамеек и опустился рядом с Петровым на колени перед таблицей умножения.

Урок продолжался своим чередом. К концу его, когда по коридору со звонком прошел дневальный, на коленях перед таблицей умножения стояло семь кантонистов, в том числе с краю, последним, оказался Штык.

— Повертывайся, — шепнул он Берку, — протяни руки вот так…

Наказанные все отвернулись от таблицы умножения и, стоя на коленях, протянули вперед руки ладонями вверх: они как бы умоляли о прощении.

В дверь заглянул барабанщик с пучком розг.

— Понадобится, Иван Петрович? — спросил он весело.

— Как же! Смотри — целых семеро. Ну-с! Начнем! Я докажу вам теорему. Арифметика — наука, а не фунт изюма.

Ученики после звонка все поднялись за столами и ждали, стоя навытяжку и руки по швам. Учитель подошел к наказанным.

— Ага! Да и природный «рифметик» тут оказался. Почему у тебя на руке шрам?

— Я укусил себе руку.

— Ага! Это ты, стало быть, не хочешь есть трефного и предпочел съесть собственную руку. Так-с. Я вижу, ты Перец?

— Нет, я Берко Клингер.

— Хорошо-с! Вы со своим дядькой думаете, что арифметику можно и без науки постигнуть? Но знаете ли вы, например, что такое геометрическая прогрессия? Нет? Не знаете? Сейчас я покажу геометрическую прогрессию. Барабанщик! Дай первому две.

Барабанщик взмахнул розгой и ударил два раза по протянутым ладоням первого из наказанных; Берко увидал, что на ладонях кантониста вспыхнули две багровых полосы.

— Так! — воскликнул учитель. — Это есть первый член прогрессии. Природный арифметик, сколько будет дважды два?

— Четыре, — ответил Берко.

— Четыре, а не фунт изюма. Дай Петрову четыре! Дешево отделался, Петров, ибо ты есть всего только второй член прогрессии.

Барабанщик ударил Петрова, который три года просился в мастеровые, четыре раза по ладони.

— Ну-с, природный арифметик, а сколько будет дважды четыре?.. Восемь? Верно, восемь, а не фунт изюма. Барабанщик, природному арифметику восемь погорячее. А-те-те! Вот так. Не любишь? Это тебе арифметика, а не фунт изюма.

Берко вздрагивал при каждом ударе, но не вскрикнул ни разу.

— Ага! Молчишь. Закоренелый. Ну, говори дальше, сколько дважды восемь?.. Верно, шестнадцать, а не фунт изюма. Дать четвертому шестнадцать. Считай, арифметик, сколько будет дважды шестнадцать? Ну-ка, ну? Это уж мы с тобой за табличку перемахнули. Удивительно! Тридцать два? Верно, тридцать два, а не фунт изюма. Дай, барабанщик, пятому тридцать два.