Анатолий Соловьев - Хождение за три моря

Ехал Хоробрит до Шемахи сутки. Ночь не спал. Лишь под утро дал Орлику немного попастись. Почему-то у него не выходил из головы рассказ Сослана о потайной долине, где когда-то жили маги. Что с ними случилось? И что скрывалось за серебряной дверью? Жаль, Сослан не успел завершить своё повествование.

Эти странные мысли пришли к нему, как бы защищая от бесконечной тревоги, казалось навечно поселившейся в душе.

Дорога поднималась в горы, стиснутая с обеих сторон скалами. Взошло солнце быстро нагрело каменные бока утёсов, они задышали зноем так, что потрескивали валуны. Непривычный к душному вару Хоробрит обливался потом, изнывал от жажды, не успев запастись водой в Дербенте. Наконец подъём закончился. Всадник поднялся на перевал. Далеко внизу зеленела долина с многочисленными садами и полями. По ней текла река, сверкая на солнце, подобно дамасской сабле, на травянистых берегах паслись стада. В конце долины виднелся город, окружённый стенами, там блестели купола мечетей и высоких стройных минаретов. Хоробрит оглянулся назад и увидел, что на перевал поднимается конный отряд. Отсюда всадники казались не больше муравьёв.

Возле крепостных ворот Шемахи несколько стражников, сидя на траве, беспечно играли в кости. Один из них, бритоголовый, с выпуклыми чёрными глазами, сварливо спросил у Хоробрита, кто он такой и зачем прибыл в славный город Шемаху, протянул узкую жёлтую ладонь, потребовал приношения на постройку мечети. Видимо, стражники везде одинаковы. Хоробрит кинул ему несколько монет, спросил, где найти московского посла. Бритоголовый махнул рукой.

— Езжай по улице прямо, она выведет на площадь возле дворца нашего повелителя Фаррух-Ясара, да увидит он своих внуков счастливыми. Напротив дворца гостиница для чужеземных послов. Если боишься заблудиться, дай ещё монету, один из моих людей проводит тебя.

Афанасий дал ему денгу, от сопровождающего отказался, спросил лишь, есть ли в городе ещё ворота и на какую дорогу они ведут?

— За площадью сверни в переулок, он выведет к Бакинской дороге, — был ответ.

По краям улицы в арыках текла сточная жижа, издававшая зловонный запах. Возле бассейна, наполненного речной водой, толпились женщины, набирая в кувшины воду. Увидев чужеземца, прикрыли лица чадрой, молча проводили его глазами.

Гостиница для знатных чужеземцев — каменное здание, украшенное по фасаду замысловатой вязью резьбы, — была окружена садом. Во дворе — сложенный из камня водоём, полный прохладной воды. Она лилась в него из глиняной трубы, избыток отводился в сад по канавке. В глубине двора — каменная красная церковь. Хоробрита встретил слуга, принял у него Орлика. Хоробрит велел накормить жеребца, предупредив, что скоро снова отправится в путь.

Василий Папин беседовал в богато обставленной комнате с важным господином, одетым, на фряжский манер, в короткий камзол с широким кружевным воротником, панталоны до колен, чулки и нарядные башмаки с серебряными пряжками. Щёголь-иностранец был длинноволос, усат и развязен. Беседа велась на татарском языке; фряжец рассказывал русскому послу о городе Тебризе, в котором он недавно побывал.

При виде вошедшего Афанасия незнакомец вежливо откланялся и вышел. Василий плотно затворил за ним дверь, крикнул слугу Ваську, чтобы никого не впускал, торопливо объяснил, что вышедший из комнаты иностранец — английский посол Антоний Дженкинсом, человек нужный. По Хоробрит прервал его:

— Я убил сына Касима. Татары гонятся за мной. Скоро будут здесь. Их ведёт русич. Он выдал меня Касиму, его звать Митькой.

Папин ещё больше побледнел, ахнул, кинулся к дорожному сундучку, стоявшему на столе, ключом открыл его, вынул кожаный мешочек, протянул Афанасию. Тот взял. Мешочек был увесист. Василий пробежал к двери, позвал Ваську, велел немедленно набить походную сумку съестным, сказал:

— Тебе здесь нельзя оставаться! К Фаррух-Ясару прибыли послы из Астрахани, требуют твоей головы. Они приплыли на корабле. Фарух Ясар пообещал задержать тебя, если ты окажешься в Шемахе. Он не хочет ссоры с Касимом. — От волнения Василий говорил на татарском языке, забыв, что перед ним земляк. — В Баку уходи! Там в гавани стоит купеческий корабль. Хозяин его мой кунак-хоросанец, звать Мехмедом. На днях он отплывает в Чапакур Мазандаранский. Попросись к нему! Успеешь — твоё счастье!

Прибежал отрок, неся походную сумку; увидев Хоробрита, радостно сказал:

— А я знаю тебя, дядь Афанас! Видел в кремле...

Но Василий вытолкал его, скорыми шагами повёл Хоробрита из комнаты в галерею, опоясывающую внутренний двор. Пока шли, поведал, что ограбленные купцы-русичи били челом ширваншаху в его летней ставке-коитуле, чтобы он помог им добраться домой. Но тот ничего не дал. И они разошлись «куда глаза глядят», кто пошёл на Русь, а кто остался там должен [119] Законодательство Руси отличало должника, потерявшего товар «бесхитростно», например из-за захвата его враждебной «ратью», от должника злостного. Несостоятельный должник ставился «на правёж», включавший сыск и избиение. , возвращаться не захотели и отправились в Баку работать. У Кузмича оказался в Шемахе знакомый купец, он взял его и ещё нескольких русичей к себе, ездить по окрестным городам с товарами.

Спустились во двор, где слуга уже водил Орлика, поджидая Хоробрита. Расставание было коротким. Вот-вот должны были появиться татары.

И вновь дорога. Крутые подъёмы сменяются спусками. Всюду безжизненные серые камни, знойные ущелья, белёсое от жары небо и огненный зрак солнца. Орлик проскочил мелкую речушку, с маху влетел на очередную кручу. Одинокий коршун описывал над всадником быстрые круги. Встретилось дерево на скале, на его ветках сидели чёрные громадные, похожие на старух птицы с длинными облезлыми шеями. Они тяжело взлетели, закружили над Хоробритом, всматриваясь в него злыми сумрачными глазами.

Ночь застала Афанасия в одной из долин, где говорливой ручей, неспешно струился между камней. Пришлось с версту проехать вниз по течению. Выбрались на берег около тамарисковой рощицы, где росла свежая трава. Пустив Орлика пастись, напился воды. В сумке оказалось варёное мясо, тонкие хлебцы, яблоки, груши, глиняная корчажка с виноградным вином, несколько головок чеснока. Хоробрит поел.

Ночь опустилась на горы, густо высыпали звёзды, они здесь были пушистые, яркие, казалось, протяни руку — и дотронешься. Спать опять не пришлось. Где-то на перевале, откуда он спустился, мелькал свет далёких факелов. Хоробрит сидел на берегу, вслушиваясь в ночь. Орлик беспокоился, прядал ушами. По склону соседней горы кто-то грузно ходил, осыпая камни в долину. В ущелье выли шакалы. Вдруг Орлик тревожно всхрапнул. Сверху послышался звериный рык, тяжёлые шаги. Какое-то существо приближалось к ручью с той стороны. В свете звёзд Хоробрит увидел, как из-за скалы на берег вышел странный зверь, похожий на огромную обезьяну. Ноги у него были массивные, но короткие, туловище длинное, обросшее шерстью. Зверь как будто бы крался, то и дело приседая и опираясь на мохнатые руки. Вдруг он поднялся во весь рост, заметив Хоробрита и Орлика, взревел и стал бить себя кулачищем в широкую грудь. Глаза его светились, как у волка. Но вдруг перед чудовищем возникла фигурка человека в длинной рубахе. Он распростёр перед зверем руки. Громоподобный рык смолк. Чудовище склонилось к старику (Хоробриту показалось, что это был седой старик), и они оба исчезли в темноте. Жутью повеяло в долине. Даже ночные птицы умолкли.