Богдан Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

— Пан Бень? — удивленно простонал раненый, — никак не думал, что увижу вас перед смертью…

Уряднику хотелось что-то сказать в ответ, но густой комок подкатился к горлу.

— Челядь предала, — сказал комендант, — убили сторожа у ворот и впустили солдат. Вы с ополченцами, Бень?

— Нет, — твердо ответил тот.

— Слава Богу, — облегченно произнес бургграф, — тогда может, вам удастся спасти эту невинную душу.

Белоскорский стиснул руку девушки.

— Ляна, — отчаяние терзало его сильнее, чем боль. — Один лишь Бог знает, какой дорогой и любимой ты была для меня… Какая жалость, что защитить тебя больше не могу… Надеюсь, что Христоф вскоре вернется… Пусть благословит вас Господь, пане Бень… и того человека, что рядом… Не теряйте времени… Прощай, моя Ляна…

Седой рыцарь неожиданно улыбнулся и замер, словно в последний раз засмотревшись на ее красоту… И лишь эта неподвижность говорила о том, что жизнь покинула его тело.

— Пошли, — через минуту глухо промолвил писарь.

Он должен был силой поднять девушку на ноги и накинуть на нее плащ.

— Моя служанка… — сказала Ляна. — Я не могу уйти без нее.

— Идите, моя пани, — послышалось из глубины комнаты, — со мной вас узнают. Я затеряюсь между слуг, и может, защитит меня святая Пречистая.

Побратимы утвердительно кивнули.

— Надеюсь — еще увидимся, — ответила девушка, обняв ее, как сестру.

Те же лестницы вывели их во двор, но конюшня уже пылала.

— Идем через ворота, — сказал писарь.

— Омелько! — узнали его какие-то ополченцы. — Омелько! Скорее сюда! Нам отдали винный погреб!

— Ну его к черту! — крикнул тот в ответ. — Я так по голове получил, что мир немил.

Писарю поверили и отстали.

Счастливо миновав ворота, побратимы и Ляна немного спустились вниз, где послушно стояли кони, запряженные в двуколку.

Сев в нее, беглецы направились по дороге, которая вывела их на Подзамче, а оттуда — на широкий Волынский тракт.

Тут уже можно было сдержать лошадей. Омелько оглянулся. Ляна склонилась на очень широкое плечо пана Беня и, казалось, дремала. Видно, усталость от пережитого взяла свое. Урядник выглядел по-рыцарски гордо, и в то же время теплая родительская улыбка не сходила с его лица.

Писарь знал, что тот чувствует. Этой ночью в душах обоих побратимов зародилось что-то новое. Радость от мысли, что можно быть кому-то опорой и защитой, порождала бесстрашие. Казалось, и не жалко теперь им отдать собственные жизни ради этой девушки.

В утренних сумерках писарь вспомнил про Стецько Пиявку. Двинувшись в поле, он вскоре разглядел между копнами хорошо знакомую яблоню, а под ней одинокую фигуру. Шинкарь ждал его.

Омелько остановился чуть поодаль и, знаком попросив Беня подождать, передал ему вожжи. После этого соскочил на землю и пошел напрямик по свежей стерне. Через несколько минут поравнялся с Пиявкой.

Увидев гребень, тот радостно ухватил заветную вещь и из всех сил обнял своего спасителя.

— Все сделаю, что обещал, — сказал Стецько, — если хочешь, заходи в шинок… А деньги я уже принес.

Омелько хотелось сказать правду, что никакая девушка не ведьма, но Пиявка не дал ему и рта раскрыть. Сунув писарю три дуката, он поспешно подался прочь, вероятно, чтобы тот не попросил больше.

Назад писарь возвращался медленно, глядя в землю и прислушиваясь, как стерня хрустит под ногами. Но когда подошел к двуколке, то уверенно поднял глаза, очевидно приняв какое-то решение.

— Бень, — тихо произнес, чтобы не разбудить Ляну, — должен ехать дальше один. Я останусь в городе и буду ждать, пока вернется Христоф. Слышал, что он должен привезти помилование от короля для этой бедолаги. Да и писанины в магистрате теперь будет немало. Зато буду знать, что они дальше собираются делать. А про тебя придумаю какую-нибудь байку, то не впервые… Направься в горы, в Сколе, там живет мой родной брат. Человек он известный, богатый, каждого спроси, где усадьба Стефана Гошовского, и тебе покажут. Вот тут дукат, что я выманил у шинкаря, а в той корзине еда… Как Бог даст, к вечеру будете там.

Побратимы со слезами на глазах обнялись, и Бень двинулся в дорогу. Смотря куму вслед, Омелько думал про то, как странно иногда распоряжается судьба. Ведь их братство ведьмоборцев было созвано совсем для другого.

И что-то звучало в его сердце волшебными струнами. Видимо, то было ощущение и уверенность, что он все сделал правильно.

Его милость князь Острожский, наслышанный про победу своей сотни под Межиричем, радушно принял Христофа в Остроге, пообещав, что в этот раз курьер сам выберет вознаграждение. Правда, только тогда, когда они снова вернутся в Дубно.

Дело в том, что родовой город Острог, как казалось бы по справедливости, не принадлежал князю Константину. Будучи в свое время собственностью его покойного брата, Ильи Острожского, перешел он в руки безутешной вдовы, ее милости Беаты Костелецкой.

Энергичная и молодая, эта пани в первую очередь посвятила себя поискам достойного жениха для своей наследницы, юной Елизаветы. Безграничная опека Беаты и череда авантюр довели до того, что девушка оказалась в руках старого и ревнивого воеводы Лукаша Гурки. Тот подальше от глаз людских спрятал молодую жену в Шамотульский замок, чтобы ни один соблазн не мешал семейному счастью. В этой тюрьме бедняга была вынуждена ждать смерти мужа как спасения.

Вслед за этим госпожа Костелецкая решила позаботиться и о своей судьбе. Богатая и все еще прекрасная, как Афина, она вскоре вышла замуж за молодого Альбрехта Ляского, малоизвестного, но амбициозного шляхтича. То, что жених был младше своей избранницы на целых двадцать лет, немало ей льстило. И втайне она отдавала должное своей нерастраченной женственности.

В отличие от дочери, с первым годом брака Беате казалось, будто она и родилась второй раз. Безгранично любя своего мужа, женщина открыла в себе еще одну страсть — Татры.

Все лето супруги провели в горах, любуясь красотой света и прячась от слуг в раскидистых и душистых тайниках. Пока одним таким днем в одинокой горной хижине Альбрехт подговорил жену, в доказательство своей любви, переписать ему все свои имения.

За каких-то полгода пан Ляский спровадил ее в свой родовой замок в Кезмарку, а сам вернулся в Острог как его новый владелец. Ходили слухи, что сначала он втянулся в какие-то молдавские интриги, а потом занялся алхимией, от чего будто бы уж сошел с ума.

Что же касается Беаты Костелецкой, то ей, как и дочери, оставалось разве что надеяться на кончину мужа. Вот только, на беду, сама она была его изрядно старше.

Впрочем, было бы неправильно говорить, что Альбрехт Ляский чувствовал себя в Остроге хозяином. Князь Константин был не из тех, кто так просто отдаст свой родовой замок. Каждый раз, когда его княжеская милость почитал Башню Каменную визитом, владелец считал за лучшее рассуждать про свои права где-нибудь в дальних покоях, сославшись на внезапный недуг, или срочно отбыть в Кривин или Корец для решения неотложных дел.