Рувим Фраерман - Золотой Василёк

Утром он принимал из подъемного люка от повара Ли Су-чана французские теплые булочки, расстилал чистые скатерти на двадцать столов. Расставлял посуду, которую ему подавали на подносах горничные. После чая или завтрака убирал со столов и снова накрывал их для обеда или вечернего чая.

В белом сверкающем пиджаке и крахмальном переднике, в низких, гармошкой, лакированных сапожках, неслышно ходил он по огромной столовой, где одну стену занимал буфет из светлого ореха с посудой «от Корнилова», а посреди другой, между окон, обращенных на восток, возвышался киот с иконой.

Вечером приходил газовщик. Он зажигал круглый фонарь-люкс с особенной горелкой, которую разогревали бензином, и горели эти люксы с тихим шипением бледно-фиолетовым светом.

Газовщик был уже стар и болен, и шутить над ним никто не решался. Его просто звали Люксичем. По просьбе девочек, тайком от начальства он покупал им запрещенные сласти — китайские липучки и тыквенные семечки.

Ваня же в своих блестящих сапогах гармошкой, в сверкающем пиджаке и переднике, хотя и рыжий и неважный, все-таки был настоящий мужчина.

По вечерам он, забрав на плечо охапку детских люстриновых платьев, выносил их на всю ночь на мороз и рано утром, до семичасового звонка к вставанию, развешивал снова на вешалке в гардеробной, каждое на свой номер. Ваня заведовал и баком в умывальной комнате.

Однажды из бака сверху хлынула на пол вода. Случилось это в самый любимый час, после вечернего умывания, когда разрешалось детям посидеть за круглым столом в зеркальной комнате, где простенки украшали прекрасные трюмо.

Девочки не спеша расчесывали волосы, вышивали или просто отдыхали за столом после шумного длинного дня. Они сидели в белых ночных кофтах, в нижних юбках. На столе лежали их собственные вещи: разноцветные нитки для вышивания, ножнички для ногтей, ленты для кос — за неимением утюгов, девочки разглаживали ленты, накручивая на витые спинки венских стульев.

И вдруг испортился бак. Вся прелесть милого вечернего часа была нарушена.

На мраморной лестнице послышались тяжелые шаги. Звякнул ключ, и вошла встревоженная инспектриса.

— Сейчас придет Ванечка и все исправит, — сказала она, поддерживая правой рукой нижнюю красную фланелевую юбку.

Катастрофа застигла ее врасплох, и, не накинув капота, инспектриса пришла в ночной кофте и папильотках.

Девочки заворчали.

— Как это — придет Ваня? Ведь мы не одеты, а Ваня мужчина. Пусть придет через десять минут, когда мы уберем свои вещи и уйдем, — сказала Женя Леонтьева.

Инспектриса вытаращила глаза от изумления, точно она увидела Женю впервые.

— Да ты что это? Стесняешься? Кого? Ваню? Да ведь это же Ваня! Ты в себе или нет? — возмущалась инспектриса. — Какой же это мужчина? Нашла кого стесняться! — с презрением заметила она. — Я могу ходить при нем в нижней юбке, а она не может! Скажите на милость! Точно это не Ваня, а граф или генерал! Сидите все здесь, и ни с места! Ванечка, входите!

Ваня в калошах юркнул в умывальную. И во внезапно наступившей тишине слышалось только, как падала с плеском вода из бака и лязгал в руках Вани Кукина тяжелый французский ключ.

На строительство железной дороги приехал главный инженер — Яков Гурьевич Гребенкин. Молодой человек, с красивым, умным лицом, он вскоре познакомился в городе с самыми влиятельными людьми.

Познакомился он и с дядькой Василием Матвеевичем, бывал даже у него дома и на святках увидел Надю. Девочка ему понравилась, и он попросил разрешения навещать ее иногда вместе с тетушкой Матях в институте. Приход его был всегда событием. Не только потому, что Яков Гурьевич приносил нарядные коробки с конфетами, хотя и это играло не последнюю роль, но самое главное — он был интересный человек, и все ученицы старших классов, даже молодые дежурные дамы, заглядывались на него.

А Надя, уж конечно, гордилась знакомым, который приходил всегда нарядный, приветливый.

Женя и Надя с нетерпением ждали его прихода. Но в последний приемный день он не пришел. Это случилось в вербное воскресенье.

Женя, практичная и земная, как Санчо Панса, предложила послать ему по почте к пасхе поздравительную открытку «с намеком».

Щепетильная и мечтательная Надя не соглашалась. Однако Женя, которая была в курсе всех дел института, убедила Надю, что ничего дурного тут нет: они просто его поздравят и сообщат, что в четверг на святой их поведут в цирк.

Выбрали самую дорогую, за десять копеек, открытку, черную лакированную с голубым букетом незабудок.

Надя прекрасно училась, однако не могла написать поздравление из-за скверного почерка. У Жени почерк был изящный, но она так быстро умудрялась делать в одном слове по две ошибки, что у Нади сердце изболело, пока не было написано несколько строк.

«Глубокоуважаемый Яков Гурьевич!» — писала Женя, переводя кончик языка по мере движения руки слева направо и сразу сделала две ошибки: «Гурьевич» написала без мягкого знака в середине, а на конце поставила вместо твердого — мягкий.

От огорчения Надя даже руками всплеснула.

— Ну, это пустяки! — возразила никогда не унывающая Женя. — Мягкий на твердый переделать нетрудно, — и тут же поставила чернильную кляксу.

— Слижи! Слижи сейчас же! — заволновалась Надя.

И Женя послушно слизала языком химические чернила. Осталось чуть заметное пятнышко, на которое можно было наклеить марку.

«Поздравляем Вас с праздником и желаем счастья». А внизу написали: «В четверг мы идем в цирк, ложа № 8». Затем написали и адрес: «Гостиница «Альказар». Его высокоблагородию Якову Гурьевичу Гребенкину».

— Но кто же опустит письмо в почтовый ящик? — озадаченно сказала Надя. — Отдать Люксичу невозможно — у него всегда руки грязные и он весь пропах газом. Может быть, попросить швейцара Никиту, когда он принесет почту?

— Да ведь он нас выдаст! — заметила практичная Женя.

— Мы его упросим! — настаивала Надя. Она всегда предпочитала думать о людях хорошо.

— Не знаю, не знаю, — сомневалась Женя.

В шесть часов вечера Никита, гремя ключами, открыл стеклянную дверь. Он принес дежурной даме почту. Пользуясь свободой предпраздничных дней, девочки подошли к двери и, когда Никита уходил, шепотом сказали ему:

— Никита, голубчик, опустите эту открытку в ящик. Вы, пожалуйста, не подумайте чего-нибудь дурного. Ведь эта открытка богатому инженеру. Вы знаете, он строит здесь железную дорогу?

Никита сверкнул своими проворными черными глазами, потрогал бороду и, усмехнувшись в усы, взял открытку.

Четвертый день пасхи, чудный день! На обед куриный суп с лапшой, мороженое. Вечером девочки в новых пальто пойдут парами по главной улице в цирк. Будут ярко блестеть фонари в цирке, придет Яков Гурьевич и поднесет им коробку шоколадных конфет.