Гэри Дженнингс - Осень ацтека

Я задал ещё один вопрос:

— Станет ли кто-нибудь из вас ссылаться на обстоятельства, которые, возможно, уменьшают его вину?

Пятеро или шестеро из них сделали-таки шаг вперёд, но каждый оправдывался примерно одинаково:

— Мой господин, поступая на службу, я поклялся повиноваться приказам вышестоящих и поступал именно так.

— Вы принесли клятву армии, — заявил я, — а не отдельным лицам, которые, как вам было известно, действовали вопреки интересам армии. Смотрите, вот перед вами стоят девятьсот воинов, ваших товарищей, не позволивших увлечь себя на путь измены.

Я повернулся к На Цыпочках и тихонько спросил её:

— Не чувствует ли твоё сердце сострадания к кому-нибудь из этих сбившихся с пути несчастных?

— Ни к одному, — твёрдо заявила она. — Когда Мичоаканом правили пуремпеча, у нас существовал обычай — оставлять изменников в загонах, без еды и питья, пока они не ослабеют настолько, что питающиеся падалью стервятники начнут расклёвывать предателей заживо, не дожидаясь, пока те умрут. Я предложила бы тебе, Тенамакстли, сделать то же самое со всеми ними.

«Клянусь Уицилопочтли, — подумалось мне, — Пакапетль стала такой же кровожадной, как и Г’нда Ке».

Я заговорил громко, чтобы все меня услышали, хотя обращался к обвинённым:

— Я знаю двух женщин, показавших себя более мужественными воинами, чем кто-либо из вас. Вот, рядом со мной стоит одна из них, которая, будь она мужчиной, стала бы благородным воителем. Другая отважная женщина погибла, уничтожив ценой своей жизни целую крепость, полную испанских солдат. Вы, в отличие от них, опозорили своих товарищей, свои боевые знамёна, свои клятвы, наш народ ацтеков и все прочие народы Сего Мира. Я приговариваю всех вас, без исключения, к смерти. Но из милосердия позволю каждому из вас решить, каким образом он умрёт.

На Цыпочках буркнула что-то протестующим тоном.

— Вы можете выбрать один из трёх способов расстаться с жизнью. Первый — это быть принесённым в жертву Койолшауки. Правда, поскольку вы уйдёте не по своей доброй воле, эта публичная казнь станет позором для всех членов вашей семьи и потомков до конца времён. Ваши дома, собственность и имущество будут конфискованы, и ваши близкие будут влачить своё существование не только в позоре, но и в нищете.

Я помолчал, дав им возможность обдумать услышанное.

— Второй способ: вы можете дать мне слово чести — той малой чести, которая ещё, надеюсь, осталась, — что каждый из вас пойдёт отсюда домой, приставит остриё копья к груди и бросится на него. Таким образом, он примет смерть от руки воина, пусть это и будет его собственная рука.

Большинство предателей отреагировали угрюмыми кивками, хотя некоторые ещё ждали, когда я сообщу им третий вариант.

— И, наконец, вы можете избрать ещё более почётный способ принести себя в жертву богам. Вы можете вызваться добровольцами на задуманное мною опасное задание. Правда, — в моём голосе прозвучало презрение, — в таком случае вам придётся обратить оружие против ваших приятелей-испанцев. Скажу сразу, и целую в том землю, — ни один человек не вернётся с этого задания живым. Однако вы падёте в бою, на что надеется каждый воин, и во славу наших богов прольёте кровь — как вражескую, так и свою собственную. Сомнительно, чтобы боги смилостивились и одарили вас подобающим героям блаженством Тонатиуакана, но, даже пребывая вечно в мрачной пустоте Миктлана, вы сможете вспоминать, что хоть раз в жизни вели себя как настоящие воины. Кто из вас готов вызваться добровольно?

Они вызвались все. Все до единого склонились, совершив жест тлалкуалицтли и тем самым показав, что целуют землю, присягая мне на верность.

— Быть по сему, — сказал я. — Когда придёт время выполнить задачу, командование будет поручено тебе, воитель Стрела. До той поры все вы будете заключены под стражу в храме Койолшауки. А сейчас назовите Ночецтли свои имена, чтобы писец мог составить для меня список.

Затем я обратился к остальным воинам, всё ещё стоявшим на площади:

— Я благодарю всех вас за неколебимую верность Ацтлану. А сейчас можете разойтись, когда вы мне понадобитесь, я снова вас призову.

Когда мы с На Цыпочках вернулись во внутренний двор, она принялась меня укорять:

— Тенамакстли, до нынешнего вечера ты убивал людей без раздумий и сомнений, так же, как я. Но стоило тебе нацепить мантию, венец из перьев и браслеты, как ты сделался неподобающе снисходительным. Между тем юй-текутли пристала большая суровость, нежели простым людям. Эти изменники заслуживали смерти.

— И они умрут, — заверил я её. — Но я хочу, чтобы их смерть поспособствовала моему делу.

— Казнь, причём публичная и впечатляющая, тоже поспособствовала бы твоему делу, отвратив оставшихся в живых от любого двуличия. Будь здесь Бабочка со своим женским отрядом, уж наши женщины смогли бы располосовать изменникам животы, но не до конца — и напустить в раны огненных муравьёв. Ручаюсь, никто из увидевших это зрелище никогда на посмел бы навлечь на себя гнев правителя.

— Неужто ты ещё не насмотрелась на умирающих, Пакапетль? Тогда посмотри туда, — со вздохом промолвил я, указывая на хозяйственное крыло дворца, откуда вереница согбенных рабов выносила на плечах во тьму мёртвые тела.

— По моему приказу и одним, так сказать, махом женщина йаки убила всех до единого дворцовых слуг.

— И ты не дал мне возможности принять в этом хоть какое-то участие? — сердито проворчала На Цыпочках.

Я вздохнул снова.

— Моя дорогая, завтра Ночецтли будет составлять список горожан, которые, как и воины, пособничали Иайаку в его преступлениях или извлекали из этого выгоду. Если ты не станешь приставать ко мне с глупостями, я обещаю позволить тебе опробовать свои деликатные женские умения на двух-трёх из этих изменников.

Она улыбнулась.

— Ну вот, теперь ты больше похож на прежнего Тенамакстли. Однако этого мало. Обещай, что позволишь мне отправиться с тем воителем-Стрелой на его задание, в чём бы оно ни заключалось.

— Дорогая моя, да ты, часом, не спятила? Сказано же было: с этого задания никто не вернётся живым. Я знаю, что тебе доставляет удовольствие убивать мужчин, но умереть с ними самой?.. Неужели ты этого хочешь?

— Женщина не обязана объяснять все свои прихоти и капризы, — надменно отозвалась На Цыпочках.

— А я и не прошу тебя ничего объяснять. Я приказываю тебе выбросить затею из головы! — И с этими словами я направился прочь от неё, во дворец и вверх по лестнице.

Я просидел у постели Амейатль, не сомкнув глаз, всю ночь — и вот наконец поздним утром она пробудилась.

— Аййо! — вырвалось у неё. — Это ты, братец. Я боялась, что счастливое освобождение мне просто приснилось.