Валерио Манфреди - Фараон

Он проводил его до двери, подождал, пока автомобиль Селима не исчез в конце улицы, и затем вернулся в гостиную. Хуссейни сидел в квартире, где царила тишина, и почувствовал себя задавленным одиночеством: в этот момент в его жизни не существовало ничего такого, что могло бы пробудить в нём какое-либо чувство или переживание. У него даже пропал интерес к продолжению своей научной карьеры. Он хотел только одного: прочитать до конца папирус Брестеда.

Зазвонил мобильный телефон, и Хуссейни бросил взгляд на часы, но не шелохнулся. Телефон продолжал трезвонить, наполняя квартиру тревожным ожиданием грядущих бед. В конце концов Хуссейни жестом робота подобрал его.

— Алло, — проговорил он.

— Добрый вечер, доктор Хуссейни, — раздался чей-то голос. — Пожалуйста, просмотрите свою электронную почту. Там имеется сообщение для вас.

Хуссейни, не вымолвив ни слова, отключил телефон и остался сидеть не шелохнувшись, погруженный в размышления: когда он поднялся на ноги и направился к компьютеру, то заметил, что минул почти час.

Он вошёл в сеть и открыл ящик электронной почты. Там было сообщение, гласившее: 3 x 3 = 9.

Хуссейни выключил компьютер и уселся на пол, закурив сигарету: прибыли все три террориста. Они находились на американской земле, готовые действовать.

Телефон вновь заверещал около полуночи, когда Хуссейни уже засыпал. Он проворчал в трубку:

— Хуссейни слушает.

— Доктор Хуссейни, — отчеканил металлический голос в трубке, — для меня самые красивые города Америки — Лос-Анджелес и Нью-Йорк, но вам лучше оставаться в Чикаго, чтобы встретиться с друзьями. Именно вы знаете нужные адреса. — Идеально, без малейшего акцента выговаривающий слова голос казался каким-то стерильным.

Не оставалось никакого сомнения: они уже выбрали конечные цели. Теперь они требовали, чтобы на поле боя вышел Абу Гадж. Но Абу Гадж был мёртв. И уже давно.

А если он не был мёртв, то, возможно, следовало убить его: Абу Гадж, если он получит на то приказ, не мог возвыситься до положения судьи, выносящего приговор жизни или смерти миллионам людей, которые не сделали ему ничего плохого.

Хуссейни потушил все огни в квартире и долго размышлял в молчании: он не предусмотрел, что всё будет разворачиваться с такой хронометрически выверенной точностью, что план Абу Ахмида может действовать так же неумолимо и без помех, как механизм военной машины. Но он знал Абу Ахмида, и его терзали ужасные сомнения: насколько можно быть уверенным в том, что, когда оружие будет приведено в боевую готовность и факел поднесён к запалу, действительно ли тот ограничится использованием его только в качестве угрозы? Сможет ли он устоять перед искушением нанести смертельный удар ненавистному врагу после того, как заполучит в свои руки Иерусалим?

Хуссейни размышлял о том, как наложить на себя руки, и, лелея эту мысль, идеально представлял себе в темноте картину своего самоубийства: полицейских, которые явятся завтра, будут производить обмеры, снимать отпечатки пальцев. Видел себя самого, лежащего навзничь в луже крови (выстрел из пистолета?) или же свисающего с потолка на брючном ремне.

Хуссейни подумал об Уильяме Блейке, который бродил ощупью в фараонском подземелье, нелепым образом вырубленном в скалах Израиля. У того не было никого, кто бы мог помочь ему, пленнику неизвестных людей, лишённому возможности свободного перемещения. И ещё Хуссейни подумал о том, что если он и лишит себя жизни, то, возможно, боевая машина замедлит свой ход, но не остановится, а Уильям Блейк так и останется один-одинёшенек в этой могиле.

Он подумал о жестокости Абу Ахмида и почувствовал, как по спине у него поползли мурашки, перед глазами встали картины прошлого, которые, как ему казалось, были навсегда похоронены в самых укромных уголках его памяти: предатели, попавшие в его руки, которых этот злой гений медленно пытал сутками, чтобы их изувеченные тела познали всю бездну мучений, до последней капли испили чашу страданий. Хуссейни знал, что если он совершит предательство или недобросовестно выполнит порученные ему задания, то Абу Ахмид изобретёт для него ещё более изуверские наказания, возможно, найдёт способ поддерживать в нём жизнь в течение недель, месяцев, а возможно, даже и лет в аду нескончаемых мук.

Можно ли не повиноваться такому человеку?

Хуссейни решил, что сыграет свою роль, но сначала подготовит для себя путь побега к смерти. Он поискал номер телефона в своей записной книжке, подумал, что ещё не очень поздно, и позвонил своему врачу, доктору Кастанопулосу, попросив его назначить время посещения по срочной проблеме на следующий день, в шесть часов вечера. Получив подтверждение, Хуссейни засел за компьютер, чтобы прочитать сообщения электронной почты. Одно из них гласило: ДР115.Ю14.1.23.

В соответствии с разработанным кодом это послание гласило, что кто-то должен встретиться с ним на выезде 115 южного направления дороги имени Дэна Райана 14 января в 23 часа. То есть через день ему предстоит встретиться лицом к лицу с одним из всадников Апокалипсиса.

Хуссейни почувствовал себя смертельно усталым, но знал, что если он растянется на постели, то ему не удастся заснуть: в его мозгу и в его времени больше не было места, в котором не поселились бы кошмары.

Он включил телевизор, и на экране появились кадры специального выпуска. Голос комментатора объявил, что президент Аль-Бакри стал жертвой покушения в 17.10 13 января во время военного парада у стен Вавилона.

Это был выпуск Си-эн-эн, который показывал картину полного смятения: тысячи зрителей, устроивших столпотворение, чтобы убежать с трибун, установленных справа и слева от дороги, воинские подразделения на парадном плацу, ведущие беспорядочный огонь, как будто их атаковал невидимый враг, гигантские танки советского производства, с лязгом изменяющие направление движения и поворачивающие башни таким образом, словно они держали под прицелом нападающего врага, которого не удавалось взять на мушку.

Повсюду мигание сигнальных огней машин «скорой помощи» и полиции, а в середине на трибуне, под балдахином с национальными знамёнами, — всё забрызгано кровью. Видны были носилки, которые бегом несли к вертолёту, снижавшемуся в этот момент на середину дороги, а потом быстро набравшему высоту. Объектив другой телекамеры, которая, похоже, была установлена в господствующем положении, теперь сопровождал полёт вертолёта над золочёными куполами и минаретами мечетей Багдада.

Голос диктора взахлёб тараторил, что, согласно сообщению национального агентства печати, президент Аль-Бакри находится в критическом состоянии в реанимационном зале, но хирурги не теряют надежды спасти ему жизнь. Однако он тотчас же поправился, что это кажется маловероятным, ибо очевидцы видели вспышку взрыва в непосредственной близости от президента, а также санитаров, собиравших со ступенек клочки от его разорванного на куски тела. Наиболее возможным предположением был камикадзе, принадлежащий к оппозиции, который перенял приёмы террористов-самоубийц ХАМАСа. Никому и в голову не могла прийти мысль, что можно было подложить бомбу на трибунах, каждая пядь которых была проверена службой безопасности за несколько минут до начала церемонии.