Михаил Соловьев - У Дона Великого

— Ваши пики сломались! Бросить их!

Отбросив пики, ратники схватились на мечах и опять упрямо полезли друг на друга. От нечаянных ударов у одного уже окровавилось ухо, а у другого был рассечен палец. Боброк вновь крикнул:

— Бросить мечи!

В ход пошли ножи. Схватка становилась все более свирепой. И хотя бойцы были ловки и увертливы, небольших ранений на их телах становилось все больше.

— Да ведь они, шелудивые петухи, поколют друг друга! — осуждающе сказал Бренк. — Вишь как разъярились!

Боброк бросил на него быстрый взгляд, хмуро кинул:

— Я двух исколотых получу, зато десяток научу. За одного пораненного двух нераненых отдам…

И тут же приказал бойцам бросить ножи. Тогда ратники схватились за грудки, катались по земле, стараясь вытолкнуть один другого из круга. Боброк, видя, что силы соперников уже на исходе, распорядился остановить бой. Шатаясь, бойцы вышли из круга.

— Вот так с врагом надо драться! — сказал Боброк, обращаясь ко всем воинам. — Есть оружие — пользуйся им разумно, не махай по-пустому, а нет его — грызи врага зубами, души руками, топчи ногами. Вот тогда и победишь! Кто из вас ходил в одиночку на медведя? Кто ходил, тот и есть настоящий воин. Такой в бою крепок будет. А вы, ребята, молодцы! Хвалю! Эй, лекарь, перевязать их, дать обед пожирнее и лишнюю чарку хмельного меда в награду!

Дмитрий Иванович наблюдал схватку ратников со смутным, противоречивым чувством. «Чему учит сих юношей воевода Боброк? — думал он. — Свирепости, зверству, жестокости, умению убивать таких же людей, как и они сами. И Боброк прав, без сего не победишь. Стало быть, зверством приходится отстаивать святое, правое дело защиты отчизны. Вот жизнь человечья: и верх, и изнанка — все слито воедино».

А Боброк между тем продолжал, обращаясь к воинам:

— Вскоре мы пошлем вас в ваши городки и поселения. Там вы будете обучать, чему сами тут научились, ополченцев: смердов, ремесленный и прочий черный люд. Без такого учения они лишь куча людей. Даже сотню их может разогнать десяток крепких воинов. Тех, кои знают уже ратную страду, отведали мечей да стрел, поставьте главными над десятками, а то и над сотнями. Вот нам и не будет страшен серый волк, — заключил Боброк шутливо-бодрой присказкой.

Боброк отпустил ратников. Они кучками расселись на земле, отдыхали. Бренк вновь обратился к князю с вопросом:

— Так где же, княже, послов Мамаевых принимать будем? Ведь мне подготовить все надобно.

— А прямо вот тут, на взгорье, — ответил князь. — При ратниках, при всем честном народе. Послы будут речи держать, а наши люди на ус мотать. Польза от сего превеликая получится… А кто у них главный посол?

— Визирь Мамаев, Хазмат.

— А, старый знакомый! — усмехнулся князь. — Хитрющая лиса… Вот мы его на солнцепеке и подержим. Пускай старые кости погреет.

Когда Дмитрий Иванович получил от сторóжи Ржевского первые вести о посольстве, он сначала недоумевал. Зачем Мамаю потребовалось сие посольство? Мириться хочет? Непохоже. Зачем же он тогда большую силу собирает? Сторожи то и дело доносят о многолюдных сборищах ордынских на степных стойбищах. Стало быть, пугать будет, грозиться силой, требовать смириться, ехать на поклон к хану. Князь решил не теряться в догадках.

— Как любил говаривать мой батюшка: «Ежели поглядим, то увидим».

…Боярин Бренк с десятком богато одетых всадников встретил Мамаевых послов у южной московской заставы. Он сошел с лошади и низко поклонился Хазмату.

— Добро пожаловать, высокий посол, на русскую землю. Великий московский князь Дмитрий Иванович приветствует тебя в своем великом княжестве и ждет твою милость в Кремле.

Хазмату сразу не понравилось упоминание и о «русской земле», и о «великом княжестве», а главное то, что его не встретил сам князь, прислал простого боярина. Загоревшись злобой, Хазмат едва кивнул Бренку и тут же погнал коня вскачь по разбитой копытами Арбатской дороге, мимо потонувших в садах низеньких избенок подмосковных слобод. Рядом с Хазматом скакал Бренк, а за ними и все остальные. Всадники миновали густой бор, доходивший почти до самого Кремля, процокали по деревянному мосту через реку Неглинку и, проскочив Боровицкие ворота, остановились у приземистого здания, расположенного рядом с церковью Спаса Преображения на Бору. Тут для посольства были отведены богато обставленные хоромы. Приезжие после утомительной дороги отдохнули, привели себя в порядок и сытно угостились кушаньями, доставленными с княжеской поварни. Солнце уже начало клониться к западу, когда вместе с Бренком Мамаевы посланцы, разодетые в пышные посольские одеяния, явились на поросшее травой кремлевское взгорье, неподалеку от великокняжеского дворца. Здесь на ковровой подстилке уже стояло княжеское кресло с застывшими около него вооруженными отроками, а напротив — широкая деревянная скамья, покрытая ковром. Полукругом у кресла расположились наиболее знатные бояре в расшитых кафтанах и высоких шапках, а позади скамьи в некотором отдалении плотной стеной стояли ратники и другие кремлевские обитатели. Бренк с поклоном обратился к Хазмату, приглашая его со спутниками сесть на скамью:

— Великий князь московский просит вас обождать немного. Он скоро прибудет, — и ушел во дворец.

Все замерли в ожидании. Хазмат не сел на скамью. С надменно-брезгливым выражением лица он стоял около нее, словно столб, врытый в землю. Не садились и его спутники, настороженно озираясь. Некоторые из стоявших вокруг ратников с любопытством разглядывали пришельцев, одетых в пестрые восточные одежды, но большинство смотрело хмуро и недружелюбно. Ерема пробился вперед и очутился рядом с Пересветом и Ослябей, стоявшими в своих обычных монашеских балахонах. Ерема с удивлением покосился на Пересвета. «Ну и верзила», — пробормотал он про себя.

Хазмат стоял на солнцепеке и все больше наливался гневным бешенством. В прежние времена русские князья не заставляли послов хана ждать, они сами торопились им навстречу далеко за городские заставы с подарками и поклонами, а в дом вводили по ковровой дорожке под руки. Бывало и так, что посол, ведя беседу, сидел, а князь стоял. Теперь, по всему видно, будет иначе. Но Хазмат решил крепко блюсти свое посольское достоинство и полностью выполнить ханскую волю.

Наконец великий князь появился в окружении своих ближайших помощников. Он слегка поклонился Хазмату и сел в кресло. Наступило молчание. Хазмат горделиво вскинул голову и нарочито громко, вызывающе сказал:

— Послов великого повелителя князья-улусники издревле в своих хоромах принимали, кресла золоченые ставили. Или московский князь позабыл сей обычай?

Кругом негодующе зашумели. Дмитрий Иванович чуть приметно улыбнулся уголком рта.