Михаил Соловьев - У Дона Великого

Отец Алены, зажав в руке веник, проникновенно смотрел на дышавшее гневом лицо князя. Когда Дмитрий Иванович кончил говорить, старик сделал шаг вперед и низко поклонился.

— Дозволь, великий князь земли русской, слово молвить. — И, выждав немного, продолжал: — Я стар, грамоте не учен, да зато жизнью крепко бит и отмечен. А поведаю я тебе, великий господин наш, одно. Гляди! — Старик выбросил вперед руку с веником. — Пока сей веник связан, он и крепок, потому как прутик к прутику прилажен и узлом стянут. А порви веревку? То-то! Сия присказка древняя, да в ней истина великая сокрыта.

Князь пристально, с любопытством смотрел на взволнованное, покрасневшее лицо старика. Тот продолжал:

— Так и ты, княже. Вяжи Русь православную воедино, не давай воли над собой боярам да князьям молодшим. Вяжи, княже! Тут тебе и победа выйдет над супостатом… — Старик перевел дух и негромко, проникновенно сказал: — А люди русские, князь Митрей Иваныч, завсегда тебе опора крепкая.

— Спасибо тебе, старче, за умные речи, — растроганно произнес Дмитрий Иванович. — Слыхал, Михалыч?

Боброк встал и поклонился князю:

— Во всех делах твоих, княже, я верный служивец. Большое дело задумал ты. Такое и прапрадед твой, великий князь Невский, вершить супротив татар опасался. Тут надобно умом раскинуть, все обдумать хорошенько… Крепко ли помнишь о врагах своих явных и тайных? Тверской князь Михаил давно ль приводил рати свои да литовские под стены Москвы? Нижегородский князь за ярлыком на великое княжение тож гонцов в Орду посылал. Олег, князь рязанский, и по сию пору помнит, как я его по твоей воле побил у Скорнищева. Литовский князь Ольгерд не раз жег посады Москвы. Сколь врагов зубы точат на твое княжение, опричь тех, кои на Москве злобой тайной исходят. Все они рады супротив тебя на поганых опереться. А в чем сила твоя?

Дмитрий Иванович поднял голову, произнес тихо и внятно:

— Хозяин сей избы уже ответил за меня, боярин. Сила моя — народ, русские люди да воля божья…

Когда Дмитрий Иванович и его спутники, поблагодарив хозяина избы, вышли во двор, там столпилась почти половина жителей селения. Случай, когда великий князь находился бы так долго в деревне, был необычайно редкостным, и крестьяне, наскоро посоветовавшись, решили не упускать его. Навстречу князю шагнул высокий, средних лет крестьянин с пунцовым рубцом через всю щеку — меткой сабли. Сняв шапку, он низко поклонился князю.

— Бью челом тебе, великий государь. Дозволь от всех нас, сирот, закладней [11] З а к л а д н и — горожане или крестьяне, которые «заложились» за какого-либо феодала — боярина или князя. Пользуясь его покровительством, они были обязаны нести всякого рода оброчные повинности и налоги. твоих, слово молвить.

Князь быстро взглянул на него.

— Молви…

— Посельской староста я тут. Окажи, государь, милость, укроти волостеля [12] В о л о с т е л ь — управитель волости, назначаемый князем или боярином. твоего. Молим тебя, государь, скинь малость в сем лете хлебный да мясной и бортный оброки. Тяжки больно, а мы наги, скудость одолела… А волостель твой жестокосерден вельми, оброки взимает нещадно…

Князь все время исподлобья смотрел на старосту. Крестьяне притихли, насторожились. Князь помолчал, а потом отрезал сурово:

— Сего учинить не могу. Казне моей прибыток надобен. Оброки сии сполна потребую, а не поспеете к сроку… Гляди, посельской, ты первый кнута отведаешь…

Князья уехали, а крестьяне еще долго стояли, понурив головы. Староста, ни к кому не обращаясь, сердито проговорил:

— Вишь, сполна! А самим чего? Последние порты сымай?!

Отец Алены вздохнул, махнул рукой.

— Князь он и есть князь… Сам голышом ходи, а ему подай. Знать, уж такое житье наше, сиротское…

арай-Берке — прославленная столица золотоордынских ханов — открывалась путнику из-за степного бугра как-то сразу и вся целиком. Широко и привольно распласталась она по левобережью верховьев Ахтубы — самого мощного протока Волги. К ней, как некогда к Древнему Риму, устремлялись со всех сторон света степные извилистые дороги. Сюда, в дырявые карманы ханов, беков, мурз и нойонов, стекались огромные богатства с подвластных стран и народов в виде дани, тамги, проторов и других пошлин и прямого грабежа во время военных походов. Вздымаясь над бескрайней степью золочеными верхами ханских дворцов, каменными мечетями, церквами христиан, буддийскими пагодами, ордынская столица крепко гнездилась здесь, на юго-восточном краю Европы. Было время, когда ее властелины, подмяв русские княжества, горели стремлением идти дальше на запад, чтобы подвергнуть огню и мечу и остальные европейские страны. Эти властелины помнили завет «воителя вселенной» Чингисхана, когда он из своей азиатской столицы Каракорума призывал монголо-татарских батыров завоевать все западные земли, где только ступит копыто монгольского коня, вплоть до самых полуночных морей. Внук Чингисхана Батый двинул свои полчища в этот опустошительный поход, и притихшая Европа ощутимо почуяла страшную угрозу своему благополучию, увидев в Батые нового Аттилу. Но на пути мощного шквала встала Русь. Силы были неравными, и русская земля на двести сорок лет подпала под иноземное иго. Но невиданный героизм и стойкость русского народа поглотили силу ордынских полчищ, они так и не смогли покорить западные страны. Кровью тысяч лучших сынов русской земли купила тогда Европа свою независимость.

Ханскую столицу душил августовский зной. Горячий заволжский ветер нес песок и скручивал воздушные воронки из пыли и мусора на узких улицах Сарай-Берке. Даже рынок, самое неугомонное место города, затих, разморенный духотой.

Мамай также изнывал от жары. В одной нижней белой рубахе, распахнутой на груди, в широких темно-синих плисовых шароварах и домашних чувяках с загнутыми кверху носами он то и дело отхлебывал из серебряного кувшина прохладный кисловатый кумыс. Поскорей закончить срочные государственные дела и вон из пыльного города на степной простор!

Вместе с визирем Хазматом они составили послания грозному повелителю Самарканда Тимур-ленгу и хану Тохтамышу, только год назад утвердившемуся во власти в соседней Белой Орде. Оба послания были по-восточному витиевато-дружественные, содержали уверения в дружбе и мире. Для того решающего шага, который задумал сделать Мамай, надо было, чтобы на восточной границе Золотой Орды пребывали мир и тишина. Он спросил Хазмата, нет ли вестей от мурзы Бегича. Вестей пока не было, и Мамай отпустил визиря. Победа Бегича над Москвой также нужна была Мамаю для того шага, который он решил совершить.