Октав Фере - Четыре фрейлины двора Людовика XIV

Она в продолжении дня исполнила свои обязанности возле их высочеств, и так как двор должен был вернуться с утра Версаль, чтоб там завтракать, свободная от цепей, раздражённая присутствовать при знаках, ничуть не скрываемых, даже в её присутствии, страсти короля и фрейлины, она велела подать свою карету, чтоб прилететь в Кланьи.

Она умирала, она задыхалась от скрытной ярости; ей необходимо было излияние; никого не было для этого более подходящего, как тот, который страдал той же болью и по той же причине.

По тому шуму, который наделал её приезд, можно было судить о её нетерпении и торопливости.

Замок, за минуту пред тем такой спокойный, где всё казалась потухшим и заснувшим, исключая комнаты больного, слава Богу, совершенно здорового, оживился как замок красавицы в дремучем лесу при прикосновении волшебной палочки.

Внезапно всё осветилось, всё заволновалось.

Карета въехала в парк и искусным поворотом кучера остановилась у ступенек крыльца.

Лакей поспешил её отворить, другие важно выстроились у входа перед кариатидой с серебряными фонарями в руках, с каждой стороны от неё.

Как уехала бурей, такой же маркиза и приехала. Она никого не взяла с собой, даже ни одной из своих горничных и была одна, – по крайней мере, должны были быть, с этой стороны виллы, служители только мужеского пола.

Правда, ей только стоило привести в движение одну пружину, чтоб проникнуть в другую часть дома, где были одни только женщины.

В этом беспорядке, Жозеф не мог даже явиться на помощь нашим четырем ветреникам, он должен был, без промедления, показаться своей госпоже.

Его присутствие духа шепнуло ему, однако, хорошую мысль:

– Унесите все, – сказал он лакеям, – чтобы оставались следы только одного прибора; г-н кавалер скажет, что он пожелал ужинать в своей комнате… Я же постараюсь задержать маркизу насколько возможно.

Последовали его совету, не без большого смущения, так приборы, флаконы, стаканы перешли как ни попало через отверстие в другое отделение замка, наконец, оставалось скрыть последние следы маленького праздника, когда за дверью комнаты послышался голос Жозефа.

Эхо был последний удар колокола.

Он не смог, как надеялся, задержать маркизу, горящую от нетерпения и намеревающуюся, не теряя ни одной секунды, увидеть своего гостя, которому ей так ужасно необходимо было сообщить свои впечатления и заставить его разделить с ней её злобу.

– Где он? я тотчас же должна с ним поговорить.

– Госпожа маркиза, он в своей комнате.

– Ну, что же из этого!

– Он в одежде выздоравливающего, и конечно, желал бы показаться г-же маркизе в более исправной форме.

– Больной!.. подите, я ведь знаю что это.

– Вообразите, госпожа маркиза, что именно по фантазии больного он пожелал ужинать в своей комнате.

– Ба! если он не кончил, то я приглашу себя на десерт.

– Тогда, я пойду предупредить его о чести…

– Ах! пусти же меня пройти, скотина! – сказала она грубо, отодвигая его со своей дороги, которую он ей загораживал при каждом слове, наклоняясь направо и налево, следуя её движениям, чтоб делать ей свои замечания с колким почтением.

Она уже взобралась по лестнице до предпоследней ступеньки.

Он не отчаивался, и опередив ее:

– Госпожа маркиза, – вскричал он вне себя, таким образом, чтоб его голос был услышан внутри комнаты, – позвольте мне, по крайней мере, доложить о вас!

– Безумный!.. доложить обо мне, когда он не знает, что он у меня? По крайней мере, – возразила она, подумав, осматривая его с ног до головы, – он не должен этого знать.

– Он этого не знает, госпожа маркиза!.. – воскликнул со своей природной самоуверенностью лакей. – Клянусь, что я ему не проронил слова.

– Хорошо!.. – сказала она, отталкивая его во второй раз. – Я сама о себе доложу.

Однако, по привычке обходительности и благопристойности, эта смелая знатная барыня, которая никогда не затруднялась шарить в карманах короля, чтоб взять оттуда бумаги, её интересовавшие, а иногда совершать там подлоги, у этой двери молодого флотского офицера, она постучалась два раза.

Быстрый, испуганный, скрытный шум последовал за этим постукиванием.

В надежде выиграть хотя бы две секунды, Ален, вместо того, чтоб отвечать, сам пришел отворить.

– Госпожа… госпожа маркиза де Монтеспан!.. – сказал герой праздника, в свою очередь притворяясь изумленным.

– Да, мой дорогой кавалер, – сказала она выступая вперед: – это я, ваш друг. Не подозревали ли вы меня в какой-нибудь связи с вашими приключениями?…

Он не успел ответить.

Комната имела вид трактира первого разряда взятого приступом.

– Гей! Бог мой!.. – вскричала она. – Что за суматоха!.. Можно подумать, что тут прошло вторжение. Не случился ли с вами опять припадок вашей горячки?

В тоже время, так как это была хитрая дама, которую не легко было уверить и которой на практике были известны всякого рода уловки, она осмотрела всё вокруг себя испытующим взглядом, начиная со знаменитой вставки. Та была герметически закрыта.

Тогда кавалер, живо принимая на себя роль, так безуспешно сыгранную Жозефом, чтобы выйти из затруднения, захотел встать под батарею этого инквизиторского взгляда, достаточно язвительного и ответил на её воззвания.

– Потрудитесь извинить меня, госпожа маркиза… Я не был приготовлен к этой чести, мое жилище это доказывает… Никто в этом не виноват… это привычка моряка! Я действовал здесь как бы в своей каюте. Но место это так неприлично… Позвольте мне вас принять в маленькой гостиной.

Продолжая искусно действовать, он любезно подал ей руку, чтоб её увести.

– Но нет, нет, – сказала она всё более и более насмешливым голосом. – Оставайтесь здесь, так как вам здесь было так хорошо… Вы не очень скучали? – прибавила она.

Ея глаза, сверкая бесовской злобой, остановились на длинных занавесях окна, которые только что незаметно колыхнулись.

– Вы об этом слишком хорошо позаботились, сударыня.

Несмотря на выказываемую им самоуверенность, следя за этим взглядом и дьявольской улыбкой, Ален сильно побледнел.

– Так как вы желаете удостоить мою комнату вашим посещением, то позвольте предложить вам это кресло, – сказал он, придвигая его таким образом, чтобы она сидела спиной к подозрительному окну.

– Благодарю, – сказала она. – Но, посмотрите, прошу вас, это окно вероятно плохо закрыто; занавеси шевелятся, оттуда несёт ветер.

Он серьезно прошёл по её указанно, сделал вид, что рассмотрел задвижки и отвечал:

– Теперь оно совсем хорошо закрыто; мы одни…

– Вы и в самом деле так думаете? – сказала она и, подходя сама к занавесям, она их отодвинула резким движением, от которого затрещали кольца на железном пруту.