Октав Фере - Четыре фрейлины двора Людовика XIV

– Позвольте мне, madame, не соглашаться с вашими доводами, которых я не понимаю.

– Хорошо, я вижу, что надо объясняться яснее. Хорошо!.. Я вас предупреждаю однако, что это государственные тайны, и что малейшая нескромность будет дорого заплачена.

Она выпрямилась, лицо её оживилось, глаза осветились мрачным огнем.

– Человек, которого вы любите, – сказала она, напирая на каждое слово, – совершил важные неосторожности; он дерзко осмеял высшее приказание.

– Ваше? – спросила Урания, углубляя взор на свою собеседницу с такой энергией, которая заставила бы опустить взор менее опытной заговорщицы.

– Пожалуйста, – сказала лицемерно маркиза, – не будем говорить обо мне; я и то слишком замешана в это дело своим участием к вам. Мое намерение – не насиловать, не угрожать вам, но, там, перед этим святым изображением, я клянусь, что если вы откажетесь от предлагаемой вам партии, если вы будете упорствовать в вашем решении, не на вас одну падут последствия; вы подвергаете г-на де-Кётлогона самым страшным опасностям…

Она поняла, что подействовала сильно. Девица де-Бовё под впечатлением этого предсказания, которое относилось не к ней, а к тому, кого она любила, вздрогнула и побледнела.

Бедное дитя вдруг вспомнило с ужасом первую встречу с кавалером, в ту минуту, когда король резко обратился к нему; она вспомнила его признание об ужасном чувстве, которое он испытал и которое чуть-чуть не повлекло его к страшному поступку.

Она вообразила, благодаря мучительным разговорам маркизы, что тут-то и была опасность, она представила себе Алена уже подверженным гонению свыше, которое никакая преданность, никакое влияние не могли отвратить. Она все-таки не хотела покориться и оставила своего врага, не сказав своего решения.

Выходя из комнаты маркизы, она встретила Жозефа который поджидал ее.

Достойный малый, с расстроенным лицом, таинственно подошел к ней, хотя они были одни, потому что в этом доме они оба знали, что стены имели уши.

– Что она вам сказала? – спросил он живо, с той фамильярностью, которую дозволяет критическое положение и которую оправдывает преданность.

Она ответила так же:

– Что надо отказать г-ну де-Кётлогону.

– И выйти за другого?

– Да. Ты и это знаешь?

– О! я и много другого знаю… – проговорил он, снова оглядываясь кругом, недоверчиво и со страхом.

– Что же здесь происходит?

– Дела, барышня, которые заставили бы меня давно уйти, если бы не моя преданность к вам, и по которым я однажды во что бы то ни стало уйду отсюда, раз и навсегда, и тем, кого вы любите, нечего будет больше бояться.

– Не можешь ли ты говорить яснее?

– В эту минуту, в этом месте? Нет, потому что, если эти стены дозволили мне слышать, они могут в свою очередь нас выдать.

– Наконец, что делать?… Боже мой! я с ума сойду… Ах! если бы это касалось только меня!.. Но он, это благородное, верное сердце!..

– Ну! для него, барышня, для него не колебайтесь. Я услыхал здесь, несколько часов тому назад, этот гнусный заговор. Эта фурия поклялась, что он никогда не станет вашим мужем; а если вы ему не откажете, то будут покушаться на его жизнь.

– Значит правда, эти угрозы, которые она осмелилась мне сказать?…

– Эти угрозы действительны. Если вы не согласитесь на брак, который она вам предлагает, если вы сегодня вечером откажете г. де-Савою, то г-н де-Кётлогон погиб.

– Он!.. Ален!.. Боже мой! я чувствую, что я схожу с ума!

Жозеф, опасаясь шума, какого-нибудь припадка отчаяния, увел её в комнаты, отдалённые от кабинета маркизы, где он знал, что их не смогут подслушать.

– Ну, говори мне, что ты знаешь, – спросила она. – Мой милый Жозеф, речь идет об самом дорогом для меня в жизни, ты говорил о заговоре?

– Да, барышня, заговор, угрожающий нескольким, как я понял, но главное – г-ну де-Кётлогону.

– И эта… эта женщина заправляет всем?

– Она. Конечно, я знал её способной на многое дурное, но не до такой степени.

– И они покушаются на жизнь кавалера?

– Примерный негодяй, её доверенный, её агент, условился с ней; они нашли, ценой золота, помощников, чтобы исполнить их намерения. Достаточно будет одного сигнала, одного приказания.

– Ах! что бы она не говорила, я пойду, я брошусь к ногам короля… Да, я осмелюсь.

– Нет! барышня, нет! потому что они это уже предвидели; вы погубите себя, не спася того, кого вы любите.

– Король меня услышит!

– Да, но он послушает тоже эту дьявольскую маркизу, которая имеет над ним необъяснимую власть; он, в особенности, послушает ее, когда она скажет, что г-н кавалер виноват в двух поступках оскорбления величества: во-первых за то, что был и теперь остаётся любим герцогиней Фонтанж, а потом тем, что заставил вас полюбить себя, в ущерб его величеству… Даже обыкновенные люди такое прощают не охотно, а короли такого не прощают никогда.

– Боже мой! Боже мой!.. – сказала она, схватив голову обеими руками. – Что я могу, что я должна делать?… Если бы только, пожертвовав жизнью, я устроила бы его счастье!.. Но я не имею даже этой надежды!.. Я могу его спасти, погубив себя и приведя его в отчаяние!.. Ну, ты умный человек, говори, советуй мне!

– Я могу вам дать только один совет, это покориться.

– То есть, выйти за г-на де-Савоя?

Жозеф молча опустил голову.

– Ах! – вскрикнула она, подумав секунду. – Если король несправедлив и глух, то есть другая такая же могущественная, как он, которая нас спасёт, если захочет… Это Мария де-Фонтанж. Луиза де-Кавой была справедлива, надо было обратиться к ней.

Она поспешила войти в карету, которая её привезла, не слушая замечаний своего доверенного, также взволнованного и ещё больше расстроенного, так как он знал про готовившееся преступление.

Фаворитка занималась туалетом, это было её самое важное дело.

Девица де-Бовё должна была употребить все усилия, чтоб дойти до неё. Минута была не своевременна; надо было, чтоб очень важные дела и недостаток времени заставили не дожидаться более удобной минуты; но день проходил, час несчастного представления приближался, ей некогда было разбирать.

– А! это вы, Урания, – сказала герцогиня самым холодным тоном. – Как вы вошли? Я запретила вход.

– Милая герцогиня, – сказала фрейлина, прогоняя впечатление, производимое на нее этим приемом, – речь идет о важном деле; мне необходимо, чтоб вы пожертвовали мне пять минут: не откажите мне.

Фаворитка взглянула на часы, она готовилась примерить новый туалет, который должен был ввести новую моду; она не скрывала своего нетерпения.

– Оставьте нас, – сказала она своим женщинам, – но не уходите далеко.

– Благодарю вас, – сказала девица де-Бовё.

Герцогиня Фонтанж не предложила даже стула своей прежней подруге, и сказала ей очень живо: