Саймон Скэрроу - День цезарей

– Думаю, это отвечает на любой вопрос о моих полномочиях, – произнес с нажимом Катон. – Если Тертиллий или еще кто-то желает выказать мне неповиновение, пусть лучше сразу назовет себя.

Трибун не ответил, а лишь повел из стороны в сторону головой.

– Прекрасно, – кивнул Катон. – Будем считать, что вопросов больше нет. Сейчас я обращусь к солдатам, а после этого вы все немедленно получите приказы. Разойтись! – скомандовал он, пресекая любые дальнейшие пререкания.

На тот момент, как Катон взбежал на смотровую площадку возле плаца, церемония шла без нарушений. За его спиной собрались остальные старшие офицеры, в то время как участвовавшие в собрании центурионы заняли место справа от своих подразделений. Макрон со своими людьми расположился позади помоста на случай, чтобы кто-нибудь из офицеров по измене не вздумал, паче чаяния, чего-нибудь выкинуть. На обширном плацу стояла тишина; лишь слегка трепетали штандарты когорт да солнечные блики отстреливали от надраенных шлемов. Всего вкруг парадного кольца расположилось примерно шесть тысяч человек. Под гнетом предстоящей задачи Катон ощущал себя эдаким Атлантом, держащим на своих плечах бремя всего мира. Один неверный шаг, и все может с грохотом рухнуть. Мальчишкой ему доводилось читать о речах великих государственных мужей перед сенатом и народом Рима; о военачальниках, словом своим сподвигавших рати на бой. При этом он и не помышлял, что когда-нибудь и ему самому придется последовать этой традиции. Что и говорить, в преддверии этого момента он стоял не чуя под собою ног, и оторопь от вида стольких лиц сковывала тело словно льдом.

Сделав глубокий, до глубины нутра вдох, он отнял от перильца правую руку и поднял ее в приветствии, огласив с максимальной зычностью плац:

– Братья мои и товарищи, преторианские гвардейцы! Я Квинт Лициний Катон, трибун Второй когорты и префект ауксилариев!

Стоило ему назвать свое имя, как воинские ряды шевельнулись с глухим, как будто бы угрожающим рокотом. Катон поспешил продолжить:

– Кто-то из вас служил со мной, когда мы были легионерами. Многие вместе со мной воевали в Испании, где Вторая когорта приняла на себя всю тяжесть натиска повстанцев. Она не согнулась, устояла, и эта храбрость была отмечена императором Нероном. Другие из вас помнят, что за боевые заслуги в Британии император Клавдий наградил меня серебряным копьем. К чему я это, братья? А к тому, что я не нуждаюсь в ручательстве за свою верность Риму, римскому народу и его императору. Я доказал ее, сражаясь плечом к плечу со своими товарищами и проливая с ними свою кровь. Рим – мой хозяин, и Риму я присягаю своей верностью и самою жизнью. Как и подобает каждому солдату. Каждому римлянину. До последнего вздоха. Но вот что я вам скажу. В нашей империи пытаются посеять смуту изменники. Они здесь, прямо в нашей столице. Те, кто предает наш священный Рим и императора, избранного для нас богами.

Ухватившись за перильце помоста, он подался вперед и с пылом возгласил:

– Братья, истинно говорю вам: эти изменники сейчас среди нас! В эту самую минуту они замышляют отнять у нас императора. Их замысел в том, чтобы заменить его узурпатором, которого они будут дергать за ниточки, словно куклу. В их злых мыслях – передать власть кучке продажных сановников! – Префект потряс в воздухе кулаком. – Неужто мы позволим им это сделать, братья?

– Нет! – послышался чей-то истовый крик. – Да здравствует Нерон!

Кто-то подхватил его, но отнюдь не все. Большинство стояли и помалкивали. А кто-то и потешался, и их пришлось одернуть офицерам.

– Ну да ладно, – сам себе буркнул Катон. Призывов к патриотизму было, видимо, недостаточно. Надо что-нибудь более близкое и доходчивое. Префект поднял руки и взмахнул, взывая к тишине. После чего заговорил размеренно и веско:

– Скажу вам, братья, то, что мне известно. Эти заговорщики не только предали своего императора. Они думают предать еще и нас. Вдумайтесь: они хотят распустить преторианскую гвардию и разослать нас по легионам!

На этот раз отклик был более оживленным: кто-то изумленно ахнул, кто-то возмущенно взревел. Взяв это на заметку, Катон снова призвал к тишине.

– Да, братья. А что еще хуже, они хотят лишить нас выплаты, обещанной Нероном каждому преторианцу вот на этом самом месте! И подлый план этих изменников дошел до слуха нашего императора. Так же, как и вы, он вознегодовал и послал меня сказать вам, что помнит и сдержит свою священную клятву сделать ту выплату, да еще и присовокупить к ней! И клятва эта, сказал он, тверда как скала, на которой стоит Храм Юпитера. Каждый из вас, кто считает себя собратом Нерона, будет щедро, истинно по-братски им вознагражден. Он клянется в этом! Вы с ним, братья?

На этот раз его слова оказались встречены приветственным ревом, и уже сотни людей потрясали копьями, так что плац сделался похож на водную рябь в непогоду.

Катон простер руки к небу:

– Вы с ним, братья? Так назовите его имя! Пусть его услышат наши враги и ужаснутся, зная, что мы верны императору нашему Нерону!

Плац взревел тысячами глоток. «Нерооон!» – эхом отлетало от стен лагеря и прилегающих построек, крепчая в громовом крещендо. С хором слился и Катон, взмахами кулака внося в скандирование ритм. Спустя минуту он опустил руку и, медленно шагнув назад, к собранным на помосте трибунам, и обведя их светло-стальным взглядом, заговорил властно и строго:

– Там внизу, на плацу, заговора нет. Эти люди разорвут любого, кто не будет проявлять абсолютной верности императору. А его здесь на данный момент представляю я. Есть ли среди вас кто-то, готовый оспорить мое главенство над преторианской гвардией?

Возражать, во всяком случае вслух, никто не решился.

– Хорошо. Тогда готовьтесь выслушать мои приказы. И обеспечить их выполнение до последней буквы. – Он сделал паузу, еще раз оглядывая собравшихся. – Среди вас я не вижу трибуна Криста. Где он?

– В лагере его нет, – за всех ответил Тертиллий.

– Вот как? Где же он?

– У него приказ: с рассветом взять с собой половину когорты к Фламиниевым воротам.

– С какой целью? – подступив на шаг, спросил Катон.

– Обеспечить почетный караул легату Пастину при его вступлении в город. Во всяком случае, так он сказал.

Катон поджал подбородок. Значит, все-таки поздно. Нарцисс со своей кликой все же успел открыть Пастину вход в город, и теперь весь его легион вторгся в Рим для захвата власти.

Прежде всего необходимо было отвоевать Фламиниевы ворота – задача, которую Катон мог доверить лишь одному подразделению: своей родной Второй когорте. В поддержку себе он решил взять еще и Третью, возглавляемую Тертиллием; остальные были в основном разосланы по другим городским воротам, если изменники на них посягнут. Оставшаяся Десятая когорта была отряжена на охрану императорского дворца.