Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

— Не растерзают, я и их положу.

— Нет, Саша, так не пойдёт, это приёмчик Марии Никифоровой, — сказал Нестор. — А мы должны его сначала обличить, лучше публично, чтоб даже его сторонники поняли, за что их атамана ликвидируют.

Как ни думали в семь голов, на какой вызов может явиться Григорьев, так ничего и не придумали.

— Ладно, — наконец сказал Махно. — Утро вечера мудренее, что-нибудь да падёт на ум завтра.

Однако новый день подкинул им прекрасную возможность призвать в Сентово Григорьева. К сельсовету явились крестьяне с жалобой:

— Товарищ Махно, сегодня ночью григорьевцы ограбили наш кооператив.

Нестор тут же написал записку: «Николай! Твой хлопцы ограбили местных крестьян. Приезжай и разговаривай с ними сам. Народ возмущён. Нестор Махно».

Отправив посыльного с запиской Григорьеву, Нестор велел своим активистам подтянуться к сельсовету. А Чубенке сказал:

— Алёша, явилась прекрасная возможность разоблачить его прямо на митинге. Ты начнёшь. На всякий случай возьми к себе телохранителем Сашу Лепетченко. Пусть будет рядом с тобой и начеку.

— А где будет Григорьев?

— Я посажу его рядом с собой. Для безопасности.

А между тем к сельсовету сходилось всё более и более крестьян, возмущённых случившимся:

— Это что же? Кричит, что он защитник трудового крестьянства, а сам поступает хуже большевиков!

— Пусть ответит перед миром.

— Где он? Поди прячется.

Последняя фраза долетела до ушей Григорьева, подъехавшего к сельсовету в окружении телохранителей.

— Это кто прячется?! — крикнул он высокомерно. — Я, что ли?

— Давай, Николай, сюда на крыльцо, — пригласил Махно индифферентно. — Согрешил, оправдывайся.

Спрыгнув с коня и кинув повод ординарцу, Григорьев вперевалочку направился к крыльцу в сопровождении хмурого горбоносого телохранителя. Народ расступался, пропуская их.

Взошёл на высокое крыльцо, подперев правой рукой бок, спросил вызывающе:

— Ну что тут у вас?

Председатель кооператива, стоявший внизу, спросил с возмущением:

— А разве ты не знаешь, что у нас? Твои парни ограбили наш кооператив.

— То не мой, — отрезал Григорьев сходу.

— А чьи же?

— То махновцы, — не моргнул глазом атаман.

— Нет, твои.

— Докажите.

— Сторожа вязал григорьевец, такой рябой. Ты его знаешь.

— Хах. У Нестора рябых половина отряда.

— Григорьев, не будь бабой, — вмешался Махно. — Отвечай по существу, а не устраивай базар.

— Так я и так говорю по существу, твои хлопцы подломили этот кооператив.

— Всё сказал?

— Всё.

— Садись. Дай выступить другим. — Махно обернулся к крестьянам: — Слово имеет член Реввоенсовета товарищ Чубенко.

Тронул за рукав Григорьева:

— Сядем, послушаем.

Внизу в нескольких шагах от крыльца стояла длинная скамейка, вынесенная из сельсовета, на ней уже сидели Чубенко, Каретников, Лютый, Троян, Лепетченко.

Махно и Григорьев спустились к скамейке, сели рядом. Чубенко поднялся на крыльцо, с ним как привязанный Лепетченко.

— Товарищи, атаман Григорьев слишком много стал себе позволять. Вот и сегодня, вместо того чтобы признать свою вину, найти грабителей крестьянского добра, достойно наказать их, а перед народом извиниться, он валит всё на махновцев. Да у нас за такие вещи — ограбление бедняков, батька сам расстреливает. И потом, именно Григорьев оставил одному помещику пулемёт с патронами и 60 пар брюк, тогда как повстанцы раздеты и плохо вооружены.

— Что он несёт, сволочь, — заскрипел зубами Григорьев. — Ты зачем ему такое позволяешь?

— А ты что, не оставлял помещику пулемёт и эти брюки?

— Я в карты проиграл. А это разные вещи.

— Ладно, ты же знаешь, у нас свобода слова, пусть говорит, после спросим его.

А меж тем Чубенко продолжал с пафосом:

— ...Григорьевцы устраивают еврейские погромы, в то время как махновцы проводят политику интернационализма. Когда Григорьев брал сено и фураж у кулаков, то платил, а бедняков просто грабил, суя им в нос маузер. И потом, мы воюем с белыми, не щадя сил, а Григорьев неделю тому назад, когда к Плетёному Ташлыку прорвался Шкуро, не захотел вступать в бой.

— Да ты что несёшь? — вскричал Григорьев, вскакивая и решительным шагом направляясь к крыльцу.

И тут Алексея загородил Лепетченко, недобрым взглядом встретив Григорьева. Тот протопал мимо их в сельсовет в сопровождении телохранителя, процедив сквозь зубы:

— Следуй за мной, брехун.

Чубенко, подмигнув Махно, направился вместе с Лепетченко в сельсовет. Поднялись все сидевшие на лавке перед крыльцом и тоже проследовали в дом.

Григорьев, встав за столом, стучал по нему крепкой короткопалой ладонью и орал на Чубенко, стоявшего перед ним напротив за другой стороной стола:

— Ты, гад, не заговаривайся. Ты факты давай.

— Факты? Пожалуйста, ты получил от Деникина полтора миллиона, и если б не батька, перехвативший посыльных Деникина...

Григорьев, бледнея, стал наклоняться за маузером, сунутым им за голенище сапога. Но Чубенко опередил его, он уже был готов, мгновенно выхватил пистолет и выстрелил в Григорьева.

Тот закричал и бросился к выходу.

— Бей атамана! — крикнул Махно.

Первым бросился за Григорьевым Каретников, за ним остальные. В эти мгновения забыли о телохранителе. Он, выхватив маузер, хотел выстрелить в Махно, но снизу по руке его пнул Колесник; выстрел грохнул, но пуля ушла в потолок.

Меж тем Григорьев выскочил из сельсовета, сопровождаемый сзади беспорядочной стрельбой махновцев. Толпа крестьян стала разбегаться. Атаман, едва спустившись с крыльца, споткнулся. В него палили сразу пять стволов. Григорьев, упав, наконец-то достал маузер, но выстрелить не успел. Подбежавший махновец выстрелил ему в голову, и Григорьев уже не шевельнулся.

А в сельсовете, сцепившись, катались по полу телохранитель атамана и Колесник. Махно бегал вокруг них с маузером и беспорядочно стрелял, норовя попасть в григорьевца, но тот оказался таким вёртким, что пули чаще задевали Колесникова.

И только влетевший с улицы Каретников с первого же выстрела убил охранника.

Вошёл сияющий Чубенко:

— Всё! Нет атамана!

— Объяви народу, — сказал Нестор.

— Какому народу, батька? Все разбежались. Живуч чёрт оказался.

— Алёша, перевяжи Колесника, если б не он, меня б уж не было в живых. Семён, подымай наших, бери Щуся, Марченко, разоружайте григорьевцев. Я пока составлю телеграмму.

— Какую телеграмму? — удивился Каретников.

— Хочу Деникина с Троцким порадовать, что убит Григорьев. Гавря, ищи чернила, бумагу.

От непрошедшего ещё волнения у Нестора тряслись руки, и он никак не мог начать писать. Троян притащил из сеней ковш воды.

— Выпей, батько, сразу успокоишься.