Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

Совещание затянулось, голосовали и обсуждали каждого члена Реввоенсовета, в который вошли почти поровну махновцы и григорьевцы. Нестор добился общего согласия, что Реввоенсовету беспрекословно подчиняются все, в том числе и главнокомандующий. Начальником штаба объединения избрали Григория Махно.

После заключения соглашения на площади состоялся митинг, на котором выступили Махно, Григорьев и Чубенко. Таким образом григорьевцы вступили под чёрное знамя анархизма.

Чтобы облегчить крестьянам постой новой армии, решили рассредоточиться по ближайшим сёлам и хуторам, поддерживая постоянную связь между ними.

Махновцы расположились в Сентове, и Нестор сразу же сказал своим:

— Я должен съездить в Песчаный Брод, там моя жена.

— А что скажет на это главнокомандующий, — с подковыркой заметил Чубенко.

— Ему доложите, что еду я на разведку.

Так и было решено. 30 июня на площади построилось 150 кавалеристов под командой Щуся, долженствующие сопровождать батьку.

Махно уже сидел в тачанке и отдавал последние приказания, когда со стороны заставы появились повстанцы, ведя двух захваченных в гражданской одежде.

— Вот, батька, до начальника просились.

— Ну что у вас? — спросил Нестор.

— Нам нужно поговорить с вами наедине.

— Ладно, — согласился Махно, вылезая из тачанки. — Идёмте в штаб.

Нестор был осторожен и поэтому, войдя в избу, приказал обыскать незнакомцев и отобрать у них оружие. Оружия у них не оказалось, и Махно приказал своим:

— Ступайте. Гавря, покарауль в дверях, чтоб никто не входил.

Едва двери закрылись, как тот, что был повыше, вытянувшись, заговорил негромко, но чётко:

— Господин Григорьев, мы офицеры ставки Добрармии, посланные к вам для связи. С нами письмо от начальника штаба генерала Романовского. Неделю назад вам были посланы деньги в сумме полутора миллионов, и вы изволите их получить в Елисаветградском кооперативе.

Махно кусал губы, внутренне бесясь: «Вот, сволочь, отчего ты не соглашался бить деникинцев». Но выдержки доиграть до конца роль Григорьева ему не хватило, он выхватил наган и двумя выстрелами уложил посланцев. Вбежавшим повстанцам прохрипел сорвавшимся голосом:

— Обыщите их, они от Деникина.

Были немедленно собраны члены Реввоенсовета — махновцы. Нестор рассказал им всё и зачитал письмо Романовского, найденное у убитых: «Господин Григорьев! Мы с нетерпением ожидаем от вас повторного восстания против большевиков, против Троцкого. Предлагаем вам соединиться с генералом Шкуро и действовать по внутренним операционным линиям, по железнодорожным магистралям, закрывая красным пути отступления из Одессы и Николаева. Примите мои уверения в искреннем уважении. Генерал Романовский».

— Ну как? Нравится вам наш союзничек?

— Надо немедленно его арестовать и ликвидировать, — предложил Чубенко.

— Нет. Так не получится, — не согласился Серёгин. — Вы забыли, что у него какое-никакое войско.

Но многие высказывались в поддержку предложения Чубенко. Махно терпеливо выслушал всех и под конец сказал:

— Нет, братцы, так не пойдёт. А если всё это подстроили чекисты? А?

— Так зачем ты тогда пострелял этих посыльных? Отдал бы Голику, он бы из них выбил признание.

— Да чёрт его знает, — оправдывался Нестор. — Разозлился, что Григорьев нас за нос водит. Некогда было раздумывать.

— Вот теперь и ломай голову: чекисты то были или деникинцы, — укорял Чубенко.

И хотя многие были за немедленную расправу над предателем, Махно не согласился:

— Нет, братцы, нас не поймут те же григорьевцы. Я съезжу в Песчаный Брод, а вы пока понаблюдайте за Григорьевым. Разоблачать надо при народе, а не в закуточке. Мы — анархисты, не большевики и не чекисты тем более. Наблюдайте за ним исподтишка, да не проболтайтесь.

В Песчаный Брод с песней въехали пять тачанок в сопровождении сотни лихих всадников, певших от души на все голоса от тенора до баса:

Красиво пели, с присвистом и гиканьем. Народ высыпал на улицу. Махно поманил пальцем подростка:

— А ну скажи, хлопец, где тут проживает Андрей Кузьменко?

— А вон шо ставни блакитные. Той хата деда Андрея.

Тачанка батьки остановилась у жердяных воротец, за которыми стояли старик со старухой и рядом улыбающаяся, радостная Галина Андреевна. Она кивала в сторону седобородого старика, но Нестор и без этого догадывался, что это её отец.

Войдя во двор, он поздоровался и нежно обратился к невесте:

— Здравствуй моё серденько, Галочка, — и, полуобняв её, оборотился к отцу. — Андрей Иванович, мы давно любимся с вашей дочкой, прошу вас, отдайте мне её в жёны.

— Какая она тебе жена? — закричал старик. — Не отдам.

— Отдашь, Андрей Иванович, куда ты денешься.

— Кто ты таков, чтоб в моём дворе командовать?

— Я, Махно Нестор Иванович. Слыхал?

— А как же. Разбойники и грабители твои махновцы.

— Но-но, полегче на поворотах.

— Гляди, испугал. Да я вашего брата-шаромыжника в участок сотню перетаскал.

— Ага, значит, царю прислуживал? Да за это нонче знаешь, что полагается?

— Да не слухайте его, — встревожилась старуха, всерьёз приняв грозный тон гостя. — Совсем из ума выжил, городит, шо не скисло.

— А ты помолчи, старая, — осадил дед жену. — Тут дочку умыкнуть хотят, а она... — и сердитый ушёл в хату.

— Вы на него дюже не серчайте, — сказала старуха. — Принесите пляцовку горилки, угостите его, уважте, он вам не то что дочь, а и меня отдаст в придачу.

Нестор оглянулся, увидел Лепетченко:

— Саша, живо баклагу... две, две баклаги с горилкой.

Лепетченко кинулся к тачанке, вытащил из-под кучерского сиденья оплетённые баклаги.

— Ото по пид вишню, — пригласила старуха к маленькому столику, располагавшемуся во дворе под тенью старой вишни, свесившейся из-за огородного плетня. — Галю, неси калач та кружки якись. Та гони дида, соромно за ёго перед людьми. Старо як мало.

Махно поставил на стол баклаги, вынул из одной пробку, наполнил четыре кружки, принесённые Галиной из хаты.

— Так где ж хозяин двора? — громко сказал Нестор. — Этак и горелка прокиснет.

Галина, тихо смеясь, шепнула Нестору:

— Придёт. От чарки он никогда не отказывался. Ему надо характер выдержать.

— Ну что ж, — так же громко говорил Махно. — Придётся нам одним всё выпить. Давайте, Доминика Михайловна, берите вашу чарку, токо через край не плескайте.

И тут старик, появившись в дверях хаты, крикнул жене:

— Ты что ж, старая, забыла, что тебе много нельзя.

— Так мне велено и за тебя пить, отец, — отвечала старуха, пряча улыбку в уголках губ.

— Как так за меня? — старик зашкандыбал к столу. — Потом за сердце хвататься учнёшь.