Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 2. Презирая дымы и грозы

Но вот с 1958 года, когда стаж Бориса Павловича увеличился и возросла квалификация, он начал получать увеличенный процент надбавки за Орден.

Он ликовал! Его словно заново наградили, во всяком случае они с женой снова переживали то же воодушевление, что и в 1951 году. Это было с неба упавшее счастье, дорогое и неожиданное! Сердце грело также то, что оно было заслуженным.

Это совпадение мнения Бориса Павловича о самом себе и о своей работе с оценкой его деятельности коллективом и правительством страны делало его частью такого огромного целого, от масштабов которого кружилась голова и хотелось петь.

Такое чувство он испытывал только на фронте, когда шел в атаку на врага, закрывая спиной дом и Родину, — больше тогда ни о чем не думал. Он понимал, что не имеет права упасть, быть сраженным пулей, потому что пострадает его вселенная, его солнце и все околосолнечное пространство. То же самое он ощущал, когда с раной навылет полз по нейтральной полосе к своим и тащил плененного немца, «языка». Он знал тогда одно, что без этого немца теряет смысл все, существовавшее доселе: и смерть его товарищей, и его ранение, и этот подвиг выживания и стремления доползти до своих. А этого допустить было нельзя, потому что тогда бы померк свет и холодная тьма охватила бы мир людей.

Супруги так радовались этой награде, привносящей в их жизнь столько хороших перемен! Им необходимо было подсластить себе пилюлю, полученную от Александры, иначе они бы не выстояли перед натиском тьмы, не отстояли бы свой свет. Ведь они ощущали, что без большого добра, пришедшего извне, погибают, что их душам не хватает живительного озона, рождающего желание дышать и видеть мир.

— Это высшие силы спасают нас, — однажды сказал Борис Павлович. — Нам надо чем-то поднять свой дух. Может, купим машину?

— А денег хватит?

— С премией хватит, еще и останется немного, — пообещал Борис Павлович. — Тем более что я мотоцикл продам.

Так весной 1958 года они купили подержанную машину, немецкий «Опель-кадет», видимо, тоже с репарационных поставок. Машина была в хорошем состоянии, а главное, она попала в хорошие руки. Борис Павлович знал ее до последнего винтика, мог с закрытыми глазами разобрать всю и собрать заново — такой он был мастер!

Жизнь сделала кульбит и повернулась к настрадавшимся супругам лицом — теперь они ездили на машине, не знали недостатка в деньгах, ибо Борис Павлович начал получать приличные деньги.

Им по-прежнему мешало неудачное устройство дочери, но они понимали, что вопрос этот со временем как-то утрясется, не сразу. Они видели, что швеей она не будет, не нравилось ей это занятие, не по нутру оно ей было. А значит, она год пересидит в училище, а там... что-то еще будет.

— Возможно, через год Шура повторит попытку поступить в университет, — мечтал Борис Павлович, прикрывая глаза, хотя со скрытой безнадежностью видел, что дочь себя к этому не готовила.

— Не знаю, — мягко возражала Прасковья Яковлевна. — Она не занимается ни литературой, ни языком, чтобы опять не оплошать с сочинением. Мне кажется, она не скучает по школе, по нормальным умственным нагрузкам, а это плохой признак.

— Да, я тоже вижу, что ей понравилась простая беззаботная жизнь, без умных обязанностей, без нагрузок — обывательская.

Но мешало им еще одно — работа Прасковьи Яковлевны. Ведь она не просто работала, а выкладывалась на ней, буквально истязала себя ею, не укладываясь в нормальную продолжительность рабочего дня. И Борис Павлович с грустью вспоминал время, когда она была дома, встречала его и при приезде на обеденный перерыв и после работы.

— А давай ты уволишься с работы, а? — предложил он, подобрав момент, когда у Прасковьи Яковлевны случился какой-то срыв на работе. — Разве можно так много работать? Ты себя не бережешь.

— Теперь можно и уволиться, — согласилась Прасковья Яковлевна. — Я страшно устала...

Не известно, почему это увольнение не отмечено в трудовой книжке Прасковьи Яковлевны. Там написано, что 14 июля 1958 года ее перевели из киоска и определили на место рабочей пекарни. Но на самом деле все было иначе...

Она сама уволилась с работы в связи с обнадеживающими переменами в деятельности Бориса Павловича. Они с мужем никогда не гнались за длинным рублем, довольствовались малым. И сейчас, после законного получения Борисом Павловичем весомой надбавки к зарплате, им можно было, в самом деле, подумать об упорядочении быта, о том, чтобы больше внимания уделять детям и друг другу.

На самом деле Борис Павлович ценил супругу, но старался делать так, чтобы она об этом не догадывалась. Он видел в ней добросовестную жену, хорошую мать и понимал, что другой такой женщины в его жизни не будет. Но... как только он видел, что она успокоилась и думает не о нем, а о чем-то другом, как тут же начинал выкидывать фортели, портить ей нервы.

Как бы там ни было, но после получения ордена Борис Павлович понял, что его выделили из толпы, что теперь он стал более заметным, чем раньше, что бузить ему больше не к лицу, и решил зажить добропорядочным семьянином. Он радовался, что жена поверила в него и спокойно ушла с работы, тянуть которую уже не могла, пережив потрясение при поступлении Александры на учебу.

Но... но... Об этом говорилось раньше — несчастная натура Бориса Павловича, ищущего неуёмных удовольствий, опять подвела его. Тут же! Он не успел даже вволю насладиться своим новым положением.

Дело было так. В какой-то из июньских вечеров он поехал на вокзал, чтобы в буфете попить пива — там оно всегда было свежим... И тут ему сказали, что вокруг машины ходит пьяный Соболь с ножом, муж учительницы начальной школы. Со стороны кажется, что на уме у него дурные намерения. Борис Павлович выскочил на улицу и, действительно, застал этого мужика присевшим у заднего колеса его автомобиля и пытающимся продырявить шину. Злоумышленник, конечно, получил тычок в нос, еще парочку ударов по ребрам.

К несчастью, этот Соболь получил в наследство туберкулез и зависть еще со времен исхода его предков из Египта. Как же ему было терпеть, что какой-то халдей семидельничает тут, зарабатывает хорошие деньги, получает награды, теперь купил машину и разъезжает как барин?! Эту картину необходимо было испортить. А горячая душа Бориса Павловича подыграла супостату!

Дальше события покатились комом: Соболь подал на обидчика в суд, и Борису Павловичу припаяли полтора года тюрьмы. Но это была не главная беда. Черные силы словно сговорились против бедного Бориса Павловича — адвокат, который должен был защищать его в ходе следствия и суда, выдурил у Прасковьи Яковлевны орден мужа и документы на него, после чего они канули в лету. И помощи от адвоката не было, и орден с документами он Прасковье Яковлевне не вернул. Сказал, что ничего не брал. Она-то, простая душа, отдала их ему под честное слово, с доверием, без расписки.