Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 2. Презирая дымы и грозы

Виктор Михайлович Васнецов — Витязь на распутье, Бой скифов со славянами (зал 38, эскиз)

Александр Андреевич Иванов — Явление Христа народу (весь зал 15, малый вариант, был посвящен этой картине, тут висели многочисленные наброски и эскизы к ней, отдельные образы), тут они провели много времени, ибо картина не отпускала от себя.

Опять находившись до предельной усталости, они подумывали о том, чтобы покинуть музей и посидеть где-нибудь в парке на скамейке. Но ведь так много оставалось залов, куда они даже не зашли... И тут через открытую дверь, ведущую в соседний зал, они увидели диванчики для посетителей, на которых никто не сидел.

— Там можно сесть! — почти дуэтом сказали они и поспешили туда.

Их ноги гудели от долгого хождения, тела изнемогали от усталости, руки и лица просились к холодной воде, чтобы ополоснуться. Ленинградское влажное тепло ими плохо переносилось...

Зал оказался маленьким, уютным и не проходным. Он представлял собой отличный закуток с царящим покоем и какой-то вековой, застывшей умиротворенностью. Тут можно было долго оставаться, наслаждаясь покоем, дыша воздухом столетий, напитываясь энергиями страстей, рождающих шедевры. Они сели лицом к двери и в таком состоянии видели только публику, мелькавшую в покинутом ими зале.

— За спиной у нас — «Последний день Помпеи» Карла Брюллова, — мечтательно сказала Любовь Борисовна, — я мельком увидела, но у меня нет сил встать и подойти к ней. Посмотрим ее после отдыха.

— Народ любит его «Итальянский полдень», — присаживаясь на диванчик, сказала Прасковья Яковлевна. — У меня в культмаге постоянно продаются плакатные репродукции известных полотен, так что я хорошо знаю мировую живопись. Ты не думай... Да, так «Итальянский полдень» — помнишь, где девушка собирает виноград? — покупатели разбирали мгновенно, — она протянула ноги и от удовольствия закрыла глаза: — Посидим хоть с полчасика... — произнесла затухающим голосом.

Публики в зале было мало, так — проходили зеваки по одному и по двое, нигде особенно не задерживаясь. На женщин, отдыхающих на диванчике, они не обращали внимания. Помнится, там даже музейных смотрителей не было.

Музейные смотрители Любови Борисовне нравились, она даже завидовала им. А чего? Они работали в прекрасных залах, где внимательно и ненавязчиво присматривали за посетителями — труд не тяжелый. Правда, заодно обеспечивали сохранность экспонатов, следили за чистотой и соблюдением правил поведения в музее. Но советские люди отличались высокой культурой, так что и этот труд давался легко. Не зря эти должности занимают женщины пенсионного возраста, — думала Любовь Борисовна, — для которых скромная зарплата — не главное счастье жизни. Музейный работник — это, прежде всего, призвание, любовь и преданность профессии. Да... вот бы себе так на старости устроиться...

Наконец Прасковья Яковлевна открыла глаза — резко, как приходят в себя от минутной дрёмы — и повела ими по сторонам. Казалось, что ее потревожили необычные видения, да и слух уловил что-то тонкое, неразличимое другими. Она резко встала и пошла в угол, что был справа от входа в зал. Там висела только одна картина — «Девятый вал» И. К. Айвазовского.

Она подошла к ней, глянула — и остолбенела! Как застыла там, так и простояла не меньше часа... Ничто ее больше не интересовало. Иногда Прасковья Яковлевна прохаживалась вдоль картины, пыталась со стороны заглянуть под нее, едва не прикасалась, чтобы попробовать на зуб. Но сдерживала себя. По всему виделось, что что-то беспокоило ее, казалось странным.

Тем не менее Любовь Борисовна не мешала ей, да и устала она едва ли не больше своей мамы — здоровьем против Прасковьи Яковлевны она похвастаться не могла, — так что ловила минуточки покоя.

— Иди сюда, — позвала Прасковья Яковлевна свою дочь. — Ты ничего постороннего или подозрительного тут не видишь?

— Вроде нет. А что?

— Мне кажется, картину подсвечивают с обратной стороны, изнутри.

Любовь Борисовна с настороженным видом прошлась вдоль полотна, осмотрела стены у его торцов, присела и заглянула под него снизу...

— Ничего не нахожу, — констатировала она наконец.

— Неужели это ее настоящий свет? Невероятно... — озадачено произнесла Прасковья Яковлевна.

— Что тебя смущает?

— Понимаешь, в тех репродукциях, что много раз поступали мне в магазин, основной тон картины бывал разным — от лимонно-желтого неба и прозрачно-изумрудных волн до бурых туч и иссиня-черной непроглядной воды. В зависимости от полиграфического исполнения. Но общим оставалось одно — зловещесть картины, обреченность людей, плывущих на обломках корабля, витание смерти над ними. А тут? Тут же — совсем другое!

— Да, — раскрыла глаза Любовь Борисовна. — Теперь и я это вижу... — Причем же тогда девятый вал? — недоуменно сказала она.

— Ах, девятый вал... — отмахнулась Прасковья Яковлевна. — Всё одни слова... В реальности его не существует, — вдруг она пристально посмотрела в глаза дочери: — Знаешь, оказывается, я о многом начитана. Только раньше об этом не знала. Думала: ну сижу в каком-то захолустном культмаге, ну листаю от скуки книги... А оно все не зря было, накапливалось. Да! — вернулась она к обсуждению картины. — Так про девятый вал... Это всего лишь расхожий художественный образ, символ роковой опасности, наивысшего подъема непреодолимой силы. Никакой правильной периодичности волн в морских бурях до сих пор не выявлено. Например, у древних греков самым большим и опасным валом считался третий, у древних римлян — десятый, а у американцев вообще седьмой. Тем не менее в этой картине, — она направила на полотно И. К. Айвазовского указательный палец и потрясла им в воздухе, — мне видится триумф жизни! Ликование видится, оттого что главная опасность отступила, осталась позади. Картина просто лучиться сиянием, оптимизмом, избавлением от страха! Разве нет?

— А знаешь, кажется, да. Ты права!

— Я не обращаю внимания на продолжающееся волнение моря и мне кажется не страшным, что к терпящим бедствие приближается еще одна высокая волна. Я вижу свет, и он меня убеждает, что эти люди уже спаслись! Они выжили в разъяренной стихии, разнесшей их судно в щепки. После такого погибнуть уже нельзя. Да об этом говорит и обломок мачты! Обрати внимание, он выполнен в виде креста — символа спасения. Это же еще одна подсказка нам!

Выйдя из зала, в котором провели не менее двух часов своей жизни в состоянии чистого наслаждения, они приободрились пошли смотреть русскую живопись дальше. И вдруг удивились — в Русском музее нашелся зал с полотнами европейских живописцев. Как было не зайти туда?!

Тут они увидели Сандро Боттичелли, Иеронима Босха, Леонардо да Винчи, Бартоломео Эстебана Мурильо, Рафаэля Санти, Петера Пауля Рубенса.