Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 2. Презирая дымы и грозы

— Чего не сделаешь за кусок хлеба.

Напротив Лазаревского располагается Тихвинское кладбище. Его называют некрополем мастеров искусств, хотя сразу у входа посетителей встречают погребения мореплавателя Юрия Лисянского и некоего А. И. Косиковского, занимавшегося продовольственным снабжением армии в 1812 году. Если трактовать искусство в широком смысле слова, то все нормально, они оказались на месте.

Тут набрели они на захоронение графа М. М. Сперанского, реформатора времен Александра I. Дальше рядом упокоились друзья и соратники Пушкина, в частности Антон Дельвиг, князь Петр Вяземский, адмирал Ф. Ф. Матюшкин и К. К. Данзас, секундант на роковой дуэли поэта. Нашли они и могилы баснописца Ивана Андреевича Крылова, поэта Василия Андреевича Жуковского и историографа Николая Михайловича Карамзина. Конечно, многие захоронения были семейными, как два последних...

И вот! Рядом с пушкинскими соратниками похоронен Достоевский, непревзойденный гений русской и мировой литературы. Федор Михайлович... Тут все слова померкли, горело лишь восторженное и сожалеющее сердце...

В юго-западной части кладбища они нашли могилы театральных деятелей, в частности актера Николая Черкасова. Отдельной группкой пребывали в вечной жизни художники: Иван Иванович Шишкин, Иван Николаевич Крамской, Архип Иванович Куинджи, Борис Михайлович Кустодиев, Александр Андреевич Иванов, автор картины «Явление Христа народу». А рядом с ними архитекторы и скульпторы: лауреат Сталинской премии Михаил Иванович Авилов, знаменитый скульптор Иван Петрович Витали, Петр Карлович Клодт — автор Аничкина моста, который что называется поселился среди своих работ — тут же рядом стоит много созданных им памятников.

На северном участке похоронены в основном композиторы.

В конце 1850-х и начале 1860-х годов в Санкт-Петербурге возникло творческое содружество русских композиторов, названное Балакиревским кружком, или «Могучей кучкой». Так вот здесь покоятся большинство из них: сам Милий Алексеевич Балакирев, Модест Петрович Мусоргский, Александр Порфирьевич Бородин, Николай Андреевич Римский-Корсаков. Идейным вдохновителем и основным немузыкальным консультантом кружка был художественный критик, литератор и архивист Владимир Васильевич Стасов, кстати, тоже покоящийся неподалеку.

Рядом были Александр Сергеевич Даргомыжский и гордость каждого русского человека — Михаил Иванович Глинка (со своей сестрой).

— Господи, — прошептала Прасковья Яковлевна, подойдя к нему, — какие люди! Михаил Иванович Глинка — это же буквально гордость русского музыкального мира, такой большой труженик! И такой талант! Хочешь, я назову лучшие его произведения? Когда у нас только появилось радио, — пояснила она, — я в свободные минуты любила просто сидеть и слушать передачи, не зажигая свет. Тогда много передавали классической музыки. Я ее всю знала!

— Я все равно не смогу определить, правильно ли ты называешь.

— Ну как не определишь? «Ивана Сусанина» и большую волшебную оперу «Руслан и Людмила» ты не можешь не знать!

— Ну, когда ты сказала... Во, я вспомнила — «Камаринская»!

— Да-да, а особенно широко известны его вокальные произведения: романсы, песни, отдельные арии... «Ах ты душечка, красна девица», «Ах ты, ночь ли, ноченька», «В крови горит огонь желанья», «Не искушай меня без нужды», «Не пой, красавица, при мне», «Ночь осенняя, ночь любезная». Это я так, навскидку перечислила. А то могла бы и больше припомнить. Да-а, доця, твоя мама многое знала, да, видишь, не пригодилось оно ей в жизни и начало забываться...

— А вот, смотри, знаменитый пианист и музыкальный деятель Антон Григорьевич Рубинштейн, — показала Любовь Борисовна. — Между прочим, как пианист он стоит в ряду величайших представителей фортепианного исполнительства всех времен и народов. Кроме того, он также является основоположником профессионального музыкального образования в России. Это его усилиями в Петербурге была открыта первая русская консерватория. Среди его учеников числится сам Петр Ильич Чайковский.

— Да он тоже тут! — воскликнула Прасковья Яковлевна, действительно, рядом они нашли Петра Ильича Чайковского, у которого было самое пышное надгробие. — Его музыка живет вне времени, — отвесив ему поклон, сказала Прасковья Яковлевна. — Уж не знаю, как его назвать...

— Чайковского?

— Его...

— Назовем просто: русский гений... — Любовь Борисовна тоже подошла к его могиле. — А его произведения ты тоже можешь перечислить? Я не решилась бы... к стыду.

— Могу. Та-ак... — начала припоминать Прасковья Яковлевна: — "Славянский марш", "Лебединое озеро" — это вообще непревзойденный шедевр, "Двадцать четыре легкие пьесы для фортепиано"...

— О, помню, помню! Их еще называют «Детским альбомом». Помнишь, вы меня отдавали учиться игре на пианино? Так вот нас тогда учили именно по этому альбому. Мне так нравилось...

— Мы тогда строились, доця... Не хватало денег на все... Не смогли тебя долго учить. Ты уж прости нас!

— Я без претензий, мама. Мне и месяца хватило. Просто к слову сказала. Прости.

— Идем дальше, — слава богу, хорошее настроение не покинуло Прасковью Яковлевну. — Ну, конечно, "Евгений Онегин", затем "Спящая красавица", "Пиковая дама" — три карты, три карты! Ах да, еще "Щелкунчик".

— Еще «Вальс цветов»... Ты молодец, я не назвала бы столько. Клянусь, даже «Детский альбом» забыла бы.

Медленным шагом они покинули Александро-Невскую лавру, унося с собой память о произведениях высокого искусства, что оказалось не лишним перед походом в театр.

— Мы сюда ведь еще придем? — спросила Прасковья Яковлевна. — Тут осталось много интересного.

Оставалось найти место, где их накормили бы обедом и где можно было отдохнуть после долгого гуляния на воздухе. Зашли в какой-то ресторан с полупустым залом — день-то был рабочий... К тому же многие ленинградцы разъехались по отпускам. Сделали заказ.

— Это будет не скоро, — предупредила официантка. — Минут сорок придется ждать.

— Подождем, — Любовь Борисовна посмотрела на маму и подмигнула ей, дескать, отдохнем заодно.

— Давай принарядимся перед спектаклем, — вдруг предложила Прасковья Яковлевна.

— А у меня нет с собой лучшего наряда, — растерялась Любовь Борисовна.

— Я не о том. Гляди, за ту неделю, что мы были в Таллине, мои руки отдохнули, кожа на них разгладилась, отечность сошла... Даже ногти отросли. Мои руки просто похорошели! Видишь?

— Ну? — Любовь Борисовна начала догадываться, чего хочет ее мама. — Давай пойдем в парикмахерскую, сделаем маникюр, а? — предложила она.

— Я никогда не делала маникюр...

По пути в парикмахерскую им встретился актер Николай Крюков.

— Ой, это же «Последний дюйм» идет, — почти закричала Прасковья Яковлевна, — и тут же напела «Какое мне дело до всех до вас? А вам до меня!»