Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 1. Дарители жизни

Никто из пленных пленным быть не хотел и в душе пленным себя не чувствовал. Оказавшись в фашистских застенках, советские воины не мирились с этим и только искали удобного случая для обретения свободы и последующей расправы с врагом.

Немецкие пособники, скрывавшиеся в среде мирных жителей, по наущению своих хозяев распускали слухи о том, что советы будут расстреливать тех, кто побывал в плену, и судить оккупированных. Они подстрекали людей действовать в пользу Германии и уходить вместе с немцами на запад. Об этом еще будет написано и здесь, и в книге о Борисе Павловиче.

Но верить врагу — себе вредить. Нет ни одного примера из жизни славгородцев, кто бы так делал. И прошедшие годы показали правоту тех, кто верил в справедливость своей Родины, не обманувшей эту веру, — в послевоенные годы никого не арестовывали, не судили, не держали в застенках. Во всяком случае, не делали этого беспричинно.

То же самое касается и мифов о слабости армии в целом и об ее отступлении в первые месяцы войны...

Конечно, проигрываемые оборонительные бои не нравились населению, остающемуся незащищенным и несущему на себе тяготы порабощения и весь ужас потери своей страны. Каждый житель, не сумевший выехать в эвакуацию и освободить территорию для действий фронта, понимал, что война пройдет по нему катком, что весь огромный мир, существующий вокруг, встанет против него. И ни поля, ни луга, ни птицы, ни звери не смогут помочь ему перед лицом неприятеля.

Как бы кто ни симпатизировал Западу, но лишь полные глупцы могли думать, что захватчик приходит на чужую землю не для своего блага, а для цветущей жизни покоренных. Это безумная мечта идиотов! Такого в мировой истории никогда не было и, естественно, не будет. Да и заблуждение такое, если и жило в замороченных головах, то только теоретически, а при первых клевках жареного петуха быстро излечивалось.

Прасковья Яковлевна рассказывала, как боролась за спасение своей души и рассудка от отчаяния с помощью точных наук, которые в школе так не любила, но которые очень пригодились ей в трудную минуту. Она вела подсчеты происходящего. Через Ивана Алексеевича, своего родного дядьку, которого ее мать «выдвинула» в старосты, она узнала приблизительное количество немцев, держащих в повиновении Славгород. Затем разделила количество славгородцев, на это число немцев и высчитала, сколько приходится оккупированных людей на одного оккупанта. Иначе говоря, подсчитала, сколько советских людей требовалось, чтобы отвлечь с фронта одного фрица и связать его управленческими задачами в тылу. Получалось, что если немцы дойдут — не приведи господи! — до Урала, то воевать на фронте у них будет некому.

Потом она перепроверяла себя, деля площадь оккупированной части СССР опять же на количество немецких солдат… Получалось практически то же самое — чем дальше от своих границ уходила непобедимая армия «великого Рейха», тем больше она размазывалась по нашим просторам и теряла боеспособность — кусок застревал в ее глотке. Грех было этим не воспользоваться!

Свои расчеты Прасковья Яковлевна показывала родителям, братьям, мужу, когда он вернулся из плена, чтобы лишний раз подбодрить их, да и себя, и заверить в том, что отступление Красной Армии не является трагедией, что это специфический военный ход. Это обманный маневр. На сокращающейся территории СССР, — рассуждала она, — происходит нечто, подобное сжатию пружины, накапливающей потенциал; как в физике. Распрямившись, эта сжатая сила ударит по захватчикам с потрясающим эффектом.

Такие разговоры обладали целительной силой, помогали вдохнуть в душу озон надежды, с затаенной радостью ждать новых сообщений. Стратегия отката советских войск в свой тыл с перемалыванием фашистов в оборонительных боях виделась ей отчетливо и убедительно. И когда она слышала, что Красной Армией сдан еще один город, то понимала, что отступление произошло тогда, когда немцы уже выдохлись до невозможности победить, а наши должны были сохранить остающиеся силы, чтобы после передышки продолжить дальнейшую борьбу. Сокрушение врага шло методом постепенного истребления его мощи на отдельных территориях, где он был бит и размыт и не мог достигнуть достаточной для сопротивления концентрации силы.

Несведущему человеку трудно оценить, насколько правомерными и целесообразными были операции сложения и деления военных данных. Но суть была в другом — в условиях оккупации, да еще при досадном увеличении ее зоны, эта арифметика своей простенькой логикой держала в форме упование на возмездие и избавляла разум и нервы от полного истощения.

Без сомнения, советские военачальники, разрабатывающие стратегические планы по истреблению взбесившегося гитлеровского монстра, как-то использовали преимущества наших больших территорий, не говоря уже о климате и плохих дорогах. Позже, подводя итоги войны, немцы в своих просчетах и в своем проигрыше многое этим объясняли. И даже сетовали! Вроде дары, ниспосланные России природой, это чье-то субъективное коварство, — известно, что мешает плохому танцору…

Люди в оккупации жили в условиях удушающей нехватки информации с боку советской стороны {45} 45 То, что поступало от партизан, не удовлетворяло запросы населения ни по количеству, ни по качеству. Как известно из устных воспоминаний славгородцев, в среде партизан изначально засел предатель, который во всем мешал, все извращал, толкал на ложный путь и, что называется, пускал под откос. В конце концов, он сдал их немцам, оставшись не изобличенным. Но люди знали его имя, в селе трудно утаить шило в мешке… Фамилию не называю, потому что в Славгороде еще живут его родственники. , ничто и никто не поддерживал их дух на протяжении долгих двух лет этой невыносимой борьбы за выживание. Невольно питались они слухами и теми средствами, которые изыскивали сами, чтобы вера в обретение свободы и справедливости не погасла.

После расстрела в дома славгородцев вдруг зачастили немецкие прихвостни — старосты и полицаи. Казалось, они приходили из милосердных побуждений, чтобы успокоить бушующее море горя, снять надсаду после трагических событий, смягчить в людях тоску по погибшим. Но, скорее всего, они имели задание разнюхать обстановку, узнать, не готовится ли какая-нибудь месть оккупантам, чего те просто панически боялись. Эти визиты казались странными, бесцельными, потому что выливались в беседы о повседневной жизни, о здоровье, о видах на урожай, короче, о разной чепухе. Понять, что затесавшимся гостям надо и чего они добиваются на самом деле, было невозможно.