Доминго Сармьенто - Факундо

Романтизм, эклектизм, социализм [409]— все эти различные учения на­шли здесь горячих приверженцев, и изучение социальных теорий не прекращалось и в тени деспотизма, в высшей степени враждебного всякому знанию. Доктор Альсина, читая в Университете лекции о законодатель­стве, объяснил, что такое деспотизм, и окончил свою речь следующей фразой: «Итак, господа, вы хотите составить для себя точное представ­ление о том, что такое деспотизм? Взгляните на правление дона Хуана Мануэля Росаса, наделенного чрезвычайными полномочиями». Гром ап­лодисментов, неистовых и грозных, заглушил слова отважного профес­сора.

В конце концов эти молодые люди с европейскими книгами под мыш­кой, украдкой изучающие Сисмонди, Лерминье, журналы «Британика», «Журнал Обоих миров», «Энциклопедический журнал», Жуффруа [410], Кузена, Гизо и других, начинают задаваться вопросами, волнуются, пу­скаются в споры, и вот, не раздумывая о последствиях, создают объеди­нение, сами не зная, наверное, зачем, влекомые порывом, который кажет­ся им чисто литературного свойства. Ими владеет ощущение, что лите­ратуре грозит опасность исчезнуть в этом варварском мире, им кажется, что если верное учение гонят, то ему надо уйти с поверхности жизни и укрыться в катакомбах: окрепнув там и набравшись сил, оно вновь вер­нется на свет, готовое к борьбе.

Литературный салон [411]Буэнос-Айреса был первым проявлением но­вых веяний, а первыми его плодами стали публикации в прессе да не­сколько сочинений, содержавших плохо переваренные европейские идеи. Еще ничего не говорилось в них ни о политике, ни о партиях; молодые люди, углубившиеся в изучение французских исторических теорий, все еще полагали, что Росас, его правление, необычная политическая систе­ма, им введенная, его противоборство с Европой суть проявление нацио­нального духа, наконец, американской цивилизации с ее особыми черта­ми и формами. Не стану ни оценивать реальное значение, ни судить не­завершенные сочинения этих литераторов, исполненные наивного самомнения и даже вызывающие улыбку. То была проба сил молодых и неопытных людей, и их деятельность не заслуживала бы внимания, если бы они не были предвестниками движения много более серьезного. В лоне Литературного салона выделилась группа значительных умов, которые решили создать тайное объединение на манер карбонариев [412], а затем — создать по всей Республике оплоты [413]для борьбы сил цивилизации про­тив празднующего победу варварства.

К счастью, у меня сохранился учредительный документ [414]этой груп­пы, и я с удовлетворением могу назвать имена подписавших его. Эти люди сейчас рассеялись по Европе и Америке, среди них нет только тех, кто славной смертью на полях сражений выплатил свой долг родине. Почти все, кто выжил, стали известными литераторами, и если в один прекрасный день разум будет призван принять участие в управлении Аргентинской Республикой, то вы найдете его богатый источник в этой плеяде избранных, прошедших долгий путь совершенствования талантов, учебы, путешествий и познавших беды, ошибки и промахи — свои и чужие.

«Именем Бога,—говорится в документе,—Родины, Героев и Мучени­ков Войны за независимость Америки, во имя крови и слез, бесполезно пролитых в годы гражданской войны, все члены Ассоциации молодого поколения аргентинцев вместе и каждый в отдельности,

ВЕРЯ ,

Что все люди равны,

Что все люди свободны, все они братья, равные в правах и обязанно­стях,

Свободны в применении своих способностей для общего блага,

Братья, плечом к плечу идущие на завоевание этого блага и полного достижения человеческого счастья,

ВЕРЯ

В прогресс человечества и в будущее,

В то, что союз означает силу,

Что невозможно существование братства или союза без единства, принципов,

И желая приложить все усилия во имя свободы и счастья своей роди­ны и возрождения аргентинского общества,

КЛЯНУТСЯ:

Своим разумом, своим имуществом и своим делом содействовать осу­ществлению принципов, сформулированных в символических словах , со­ставляющих основу союза.

Не отрекаться от общего дела, какие бы опасности ни грозили каж­дому из членов общества.

Используя все доступные средства, защищать эти принципы любой ценой, распространять и пропагандировать их.

Крепить братство и тесный союз и всегда хранить в тайне то, что может подвергнуть опасности существование Ассоциации».

Символические слова , несмотря на туманную эмблематичность этого понятия, на деле были выражением того политического «верую», которое исповедует весь христианский мир [415]; единственное, что они содержали нового,— это соединение тех идей, что разделили унитариев и федерали­стов: теперь, когда общая беда объединила их в изгнании, стало возмож­но согласие [416].

Пока новые апостолы Республики и европейской цивилизации гото­вились доказать, как верны они своей клятве, волна преследований, про­катившись по сторонникам самого Росаса — по федералистам, по черным спинам и старым унитариям, добралась и до этих молодых людей, еще ни в малейшей степени не замешанных в политике. И они оказались вы­нужденными спасаться вместе со своей столь толково сформулированной доктриной. Монтевидео начал принимать одного за другим сотни юношей, которые, покидая отеческий кров, свои занятия и дела, надеялись обре­сти на восточном берегу Ла-Платы точку опоры и попытаться оттуда, если удастся, свергнуть зловещую власть, которая возвышалась на горе трупов под прикрытием орды охраняемых законом убийц.

Я привожу все эти подробности, чтобы дать понять, сколь значитель­ным было развернувшееся в Монтевидео движение. Оно привело в воз­буждение всю Америку, что было использовано Росасом для укрепления и нравственного оправдания своей власти и своих американских принци­пов. Я имею в виду союз между противниками Росаса и блокировавши­ми Буэнос-Айрес французами — ведь именно за связь с Францией тиран испокон века поносил унитариев. Но во имя исторической истины и спра­ведливости я должен заявить, не преминув использовать такую возмож­ность, что настоящие унитарии, действовавшие на политической сцене до 1829 года, не несут ответственности за этот союз. Те, кто совершил это тяжкое преступление против американизма и бросился в объятия Фран­ции во имя спасения европейской цивилизации, ее порядков, обычаев и идей на берегах Ла-Платы, были представители молодого поколения, словом — это были мы! Мне хорошо известно, что в американских госу­дарствах, даже среди либеральных и в высшей степени образованных лю­дей, в этом деликатном вопросе Росас находит сторонников, и многим союз аргентинцев с чужестранцами в целях низложения тирана все еще кажется позорной ошибкой. Однако каждому должны служить опорой его собственные убеждения, и не следует опускаться до оправдания того, во что он твердо верит и защищает словом и делом. И потому я утверж­даю, не оглядываясь ни на кого, что именно нам принадлежит честь об­наружения глубокой взаимной близости в основаниях вражды к Росасу со стороны его противников и цивилизованных держав Европы. Равно как известные унитарии, так и сторонники американизма, подобные Ро­сасу и его приверженцам, слишком поглощены этой идеей национально­сти — наследия, хранимого человечеством со времен диких племен и за­ставляющего с ужасом взирать на иностранца.