Доминго Сармьенто - Факундо

Монтонера исчезает, поскольку обезлюдели ее старинные центры — Ла-Риоха, Сан-Луис, Санта-Фе и Энтре-Риос, и сейчас гаучо упомянутых трех провинций разбрелись по равнинам и пампе, помогая противникам Росаса. Росас ненавидит иностранцев? Иностранцы участвуют в борьбе на стороне сил цивилизации Америки и вот уже на протяжении трех лет, недоступные в Монтевидео его власти, показывают всей Республике, что Росас не так уж непобедим и что можно еще с ним бороться. Вновь во­оружается Коррьентес, и под командованием самого умелого и самого европейского генерала, какой только есть в Республике [431], готовится начать войну по всей форме, ибо все прошлые ошибки послужили уроком на будущее. То, что происходит в Коррьентес, произойдет во всех про­винциях, в одних сегодня, в других завтра, поскольку от этого зависят их жизнь, их будущее.

Росас лишил своих сограждан всех прав и гарантий? Да, но ему не удалось сделать этого в отношении иностранцев, и они безопасно могут ходить по Буэнос-Айресу. Каждый контракт, который заключает искон­ный сын страны, подписывается вместо него иностранцем, и нет такого общества, нет такого дела, в котором они не принимали бы участия. Та­ким образом, права и гарантии существуют в Буэнос-Айресе и под гне­том деспотизма. «Какой хороший слуга этот ваш ирландец!» — говорил господину один прохожий в Буэнос-Айресе.— «Да, отвечает тот,— я за то и взял его, он не шпионит за мной и всегда подписывает все мои документы. Здесь только слуги-иностранцы не беспокоятся за свою жизнь и имущество».

Росаса возвели к власти гаучо, плебеи и компадрито? Теперь они бу­дут уничтожены — его войско пожрет их. Ведь ныне повсюду молочни­ки, слуги, булочники, батраки и пастухи — немцы, англичане, баски, итальянцы, испанцы. Расход людей таков, столько человеческих жизней потребовалось за десять лет для насаждения американизма, что в конце концов американское население исчерпалось — все оно согнано в пехоту, которую косит шрапнель с восхода и до захода солнца. На линии фронта у Монтевидео есть пехотное подразделение, в котором не осталось ни одного солдата — всего лишь два офицера из тех, кто входил в него вна­чале. Население Аргентины исчезает, его место занимают иностранцы под вопли Масорки и «Гасеты»: « Смерть иноземцам!», подобно тому как «Унидад» заходилась в крике: « Смерть унитариям! », а Федерация гибла с лозунгом: «Да здравствует федерация! ».

Росас не желает судоходства на реках? Так вот: Парагвай поднима­ется с оружием в руках, присоединяется к противникам Росаса — к Уру­гваю, к Англии и Франции, которым необходимы речные пути, чтобы до­браться до несметных богатств, скрытых в глубинах Америки. Боливия, хочет она того или нет, также присоединится к ним, и Санта-Фе, и Кор­дова, Энтре-Риос, Коррьентес, Жужуй, Сальта и Тукуман последуют ее примеру, как только поймут, что их интересы, их будущее зависит от рек — эти реки, на берегах которых они дремлют сегодня, вместо того, чтобы жить, должны стать проводниками богатств; сегодня же один Ро­сас пользуется портом, владение которым приносит миллионные прибыли, помогающие держать провинции в нищете. Вопрос о судоходстве по ре­кам, впадающим в Ла-Плату, сегодня стал вопросом европейским, аме­риканским и аргентинским одновременно, и поэтому борьба с Росасом будет вестись как в самой Аргентине, так и вне ее до тех пор, пока ти­ран не падет и не начнется свободная навигация. Таким образом, то, чего не удалось добиться унитариям, придававшим большое значение речному судоходству, достигается сегодня упорством жителей пампы.

Росас преследовал образование, ему ненавистны учебные заведения, он закрыл Университет, он изгнал иезуитов?

Пусть! — сотни аргентинцев учатся сегодня в колледжах Франции, Чили, Бразилии, Северной Америки, Англии и даже Испании. Они вер­нутся на родину и создадут просветительские учреждения, подобные тем,с какими познакомились в этих свободных государствах, и они также приложат силы к делу освобождения своей страны от тирана-полуварвара. Росас смертельно ненавидит европейские державы? Ну что ж, евро­пейские державы должны лучше вооружиться и укрепиться в Ла-Плате; уже сейчас, в то время как в Чили и прочих свободных государствах Америки Европа имеет лишь консулов и один-другой военный корабль вблизи их берегов, Буэнос-Айрес вынужден дать приют многочисленным европейским посланцам, и иностранные эскадры стоят на страже их ин­тересов и защищают их от выходок непокорного, не знающего узды же­ребца, что стоит во главе государства.

Он рубит головы, кастрирует, терзает своих врагов, стремясь одним ударом и закончить сражение, и покончить с войной? Но чего он достиг? Произошло двадцать сражений, погибло, двадцать тысяч человек, он за­лил кровью всю Республику, опустошил селения и города во имя обога­щения своих наемников, но к концу десяти лет триумфального правле­ния положение его остается все столь же шатким. Если войска тирана не возьмут Монтевидео, он падет; если возьмут, перед ним останется еще генерал Пас со свежей армией, останутся нетронутый Парагвай, Бра­зильская Империя, останутся Чили и Боливия, которые в конце концов восстанут, останется Европа, которая сумеет его обуздать; даже если он затянет еще на десять лет войну, принесшую опустошение и обнищание стране, он все равно обречен. Боливия, хочет она того или нет, будет вынуждена примкнуть к его противникам, нет выбора и у Санта-Фе, Кордовы, всей Республики. Он победит? Но погибнут все его приспеш­ники, и другое население, другие люди займут их место. Изгнанники вернутся и пожнут плоды его победы.

Он заковал в цепи Прессу и надел узду на мысль, он запретил спо­рить о судьбах родины, учиться, просвещаться, чтобы никто не мог осо­знать смысла совершенного им преступления, столь неслыханного, что никто не хочет поверить в него. Безумец! Что ты наделал? Ты перере­заешь жертве горло, но крик боли выходит через рану и звучит сегодня по всему земному шару. Пресса Европы и Америки называет тебя не­истовым, ненавистным Нероном, жестоким тираном. Твои преступления и жертвы сочтены, и призывы к отмщению уже достигают твоего слуха. Вся европейская печать пишет сегодня о событиях в Аргентине с таким жаром, будто они происходят в Европе, и слово «аргентинец», к твоему позору, на устах у всех цивилизованных народов.

Сегодня все подлежит обсуждению в печати, и твоей гнусной «Гасете» противостоит сотня свободных газет, которые сражаются с тобой в Париже и Лондоне, в Бразилии и Чили, Монтевидео и Боливии и сооб­щают о твоих злодеяниях. Несомненно, ты заслужил славу, о которой мечтал, но никто из твоих изгнанников не променял бы единого часа своей жизни, полной лишений, мрачной и одинокой, на то, что приносит тебе твоя ужасающая известность, на твое существование под ударами противников и уколами совести, корящей тебя за содеянное тобою зло. Американец, враг европейцев, ты кричишь по-французски, по-англий­ски и по-испански: «Смерть чужестранцам! Смерть унитариям!» О, не­счастный, ты чувствуешь, что твой конец приближается, и потому ты проклинаешь на всех языках иностранцев и печать — оружие унитариев. В каком американском государстве это видано — в ответ на статьи в американской и европейской прессе Росас вынужден переводить на три языка свои официальные оправдания! Но кого убедят твои позорные диа­трибы, если известно, что они написаны той же грязной окровавленной рукой, что написала отвратительный призыв «Смерть диким, проклятым, грязным унитариям! »?!