Иосиф Каллиников - Мощи

Только дышал тяжело, не мог ответить.

— Никак плохо ему?..

И побежал на кухню сказать братии:

— Отцы, там на порогах в епалетах какой-то… приключилось с ним что-то…

Выбежали, собрались в кружок, на руки подняли, принесли в кухню. Холодной воды из корца дали выпить — открыл глаза, прошептал заикаясь:

— Дайте кусок хлеба… Не ел два дня.

Сзади шептались:

— Костюмчик поглядеть новенький, из господ видно, а не ел два дня… Постится, может…

Квасу ему принесли в корце и кусок хлеба, солью посыпанный.

— А вы его с кваском… Вкусней будет.

В первый раз в жизни с благодарностью хлеб принял. Силы вернулись — пошел игумена дожидать на порожках у семи колонн двухэтажной кельи каменной.

Феничку вспомнил, потому и вспомнил, что и ее тут помнили, Васенька помнил и должно быть игумен ее знал хорошо. Вспомнились слова Фенины, что он, монах, Николаем зовут, увел ее в лес, в лесу сколько дней, мучил, и не поверил теперь ее искренности, после ночи жуткой, когда сама к нему пришла и взяла его, непорочного. Думал, что не он, а Феничка закружила голову, соблазнила своей красотой инока. И с иным уже чувством ожидал игумена Николая.

Выбежал послушник белобрысый к нему, заметил из покоев игуменских, что неподвижно сидит какой-то человек молодой с пуговицами ясными, и выбежал.

— Дожидаетесь кого-нибудь или так сидите, так сидеть возле покоев игуменских не полагается.

— Игумена ожидаю, отца Николая.

— У нас игумен отец Гервасий.

— Отец Гервасий, а как же мне у ворот один монах сказал, что Николай.

— Какой монах?

— Вон там… из той двери вышел, что направо у ворот…

— Васенька?.. Да? Так он больной у нас, немощный… Блаженненький… Разве он знает что?.. Он все притчами говорит про искушения.

— А я знаю, что он правду сказал.

— Ошибаетесь… У нас игумен отец Гервасий. Я послушник игуменский, — уж мне ли не знать?

Спутались у Бориса мысли, — послушник игуменский говорит, что Гервасий, а Васенька про Феничку рассказывал и Феничка про того же говорила монаха, и оба Николаем его называли.

— Все-таки, если видеть хотите — либо в покои пожалуйте, либо сойдите с порожков — нельзя тут сидеть — мне ведь придется за непослушание бить поклоны…

В покои не пошел, спросил белобрысого послушника.

— Когда он будет дома?

— К повестке ударят на трапезу, потрапезует с братией — вернется домой. Вы бы в трапезной подождали, там вам его укажет каждый.

И на трапезную не пошел, в трапезной на порожках сел с богомольцами.

— Чего ж вы, господин, на трапезную не идете?..

— Не хочу.

— Это нашего брата туда не пущают, а господам не то што поглядеть, как братия кушает, а и за стол сажают и пища у них — куда лучше, нашему брату абы живот напихать приносят наши же мужики в странноприимную… а то б на гостиницу шли, там тоже дают, чего за трапезой, а не застанет — ничаво потом не дадут, такой порядок. А сами-то вы чей будете?.. По службе палеты носите, либо так сами по себе?..

— Нехай его, Машка, сидит, — чего лезешь? Сидит человек и пущай сидит, чего тебе от него нужно?

— Спросить нельзя што ли ча?..

Не хотелось говорить, волновался перед встречей с игуменом, поднялся и пошел к старому храму и навстречу ему старичок сухенький, борода у него белая длинная, сухенький старичок — росту среднего, — глаза тихие и не строгие — тишина в них ясная.

Решил подойти к нему.

— Скажите, батюшка, как зовут игумена?

— Гервасием… а вам на что?..

— Как же мне, у ворот вон там живет монах один, — сказал, что Николаем.

— Это Васенька вам сказал?.. Да?… Он его до сих пор зовет Николаем.

— Почему?

— Не знаете еще?..

— Он говорил мне что-то про Феничку… А потом…

— Поговорка у него такая: Феничку — веничком, Феничку — веничком… А только правда, звали его Николаем, когда послушание нес, принял постриг — стал Гервасием… А вы что к нему? Дожидаете?..

— Можно, я вам скажу?

— Мне все можно… старый я — все видел, о всем слышал. Мне можно…

— Господу себя посвятить хочу. Монахом быть.

— Эх-хе-хе-хе-хе… Знаете, что я вам скажу?.. Молоды вы… Совсем юноша… И облик-то ваш — непорочного… Как в писании есть — отроча непорочный, и вы тоже… Зачем вы хотите к нам? Не жили, а в монастырь?.. Плохо, когда отсюда потянет в мир… Тогда плохо… Побудет, поживет и уйдет опять. И вы тоже уйдете. Монахом быть — великий подвиг.

Задумался, пошевелил над рясофором рукою, точно остановить хотел Бориса, и улыбка разлилась добрая и глаза засветились ласково.

— Скажите мне правду… Как на духу перед господом… Почему вы к нам пришли?..

— Невеста умерла…

— Невеста умерла?.. Девушка?.. Непорочная?.. И душу перед ней непорочною сохранить хотите? Не для господа, а для ней?.. Для ней и телом хотите непорочным, отроче, остаться?..

В душу смотрел; оттого и видел, что жизнь прошел, а потом пришел к господу и жизнь стала незваною. Живым в небытии пребывай к старости, а жизнь понял и человека — старцем стал, в небытии своем принял душу каждого и опыт пути жизненного раскрыл сердца человеческие.

— Уходите в мир, обрящете жизнь новую, а если приведе и вас десница господня сюда, тогда и оставайтесь тут, тогда и господь вас примет в свою обитель.

— Я не уйду отсюда.

— Разве я гоню?.. Хлеба всем на земле хватит, и тут тоже. Ступайте к нему, к игумену, братия потрапезовала — расходится…

Шагал широко, рукой отмахивал хозяйственно, когда шел из трапезной, рясофор раздувало ветром. Ни на кого не смотря пошел в покои.

Подошел Смолянинов к семи столбам каменным, на порожки взошел и заглянул в окно.

Опять белобрысый выбежал.

— К отцу игумену?.. Пришел, только сию минутку пришел, сейчас доложу, — а как сказать про вас?

— Скажите — студент Смолянинов.

Через минуту выбежал и повел в приемную.

В скуфейке, в подряснике, с четками на широких руках, с тем же взглядом жадным, выспрашивающим и с поредевшими в кольцах кудрями спросил нараспев бархатно:

— Ко мне изволите?..

Вспомнил Борис, как еще учили в гимназии под благословение подходить, руки складывать, и подошел к нему.

— Благословите, отец Николай…

Не запомнилось имя Гервасий и назвал тем, что от Фенички слышал и напомнил Васенька.

— Почему Николай?..

Даже вздрогнул немного и четками передернул нервно.

— Простите мне… отец… Гервасий…

— Кто вам сказал, что Николай?

Почувствовал Борис, что за живое задел и правду говорить боялся и лгать не хотел.

— У святых ворот мне сказал…

— Васенька?.. Да?..

Зло спрашивал и бархат исчез в голосе.

Не знал сам почему, добавил тихо:

— И Феничка…

— Я не знаю никакой Фенички…

— Гракина…

И, наступая на него, злым шепотом:

— Посланцем вас прислала?.. Вспомнила?.. Ну, скорей говорите, что ей от меня нужно?