Иосиф Каллиников - Мощи

Игумен спросил Ипатия:

— Кается Николай?..

— Чего-то раскашлялся… должно, простыл от сырости… сколько дней не вставал. В келию его замыкаю, там молится.

— Жалостливый ты старец, отец Ипатий… В твоей воле — тебе отвечать господу.

Мишка прибежал вечером…

— Тебе что, друг милый?

— Приходи завтра, пойдем на Полпинку…

— Ладно. Только я тут одного попика прихвачу еще… Компанейский человек. На исправление в обитель прислан.

— Так и Васеньку прихвати — потешимся.

И в первый раз загоготал — старинку вспомнил.

И в монастыре сыскались попу приятели — иноки… Сперва за елеем на Полпинку посылал Мишку, а как Николка предложил к бабам — шепнул Мишка Федору:

— Пойдем, бать, к солдаткам?..

— А можно?..

— Во-на!..

Васеньку прихватили и через заднюю калитку из скита зашагали через болото по кочкам к солдаткиной избе на отлете под монастырским лесом.

Постучали, вошли…

— Принимай гостей, Ксюха, — потчуй вином да ласкою.

— Разве ж одна я управлюсь с вами?.. Пождите тут малость, добегу еще кого кликну.

Двух привела гулящих: Малашку да Машку.

Возопил Васенька:

— О, господи, искушение… взыгрался духом веселия бес паскудный…

— Не бойся, Васенька… не укусят тебя, ты погляди только.

Лампа сипит фитилем нагарным, прикапливает… Дым табачный,

— двадцать штук — пятачок — Роза; бабы перхают от водки, на коленках повизгивают, Васенька руками отмахивается и лампадик за лампадиком опрокидывает.

Поп Федор вошел — сел на лавку угрюмый, а глотнул — прожег нутро смертное, взыграл жеребцом стоялым, — закрутилась баба под ним кубариком.

Васенька глаза вылупил и со страху из горлышка полбутылки вылакал — не дыхнул и повалился на лавку бесчувственно.

— Камо бежу от сатанинского действа?.. Камо бежу? Камо?!

И засопел сонный.

Умаялся попик с Машкою пьяною, сунул хозяйке что полагается и улизнул от братии.

Расходилась душа Николкина:

— Пей, бабы, утешай братию, платить буду.

Запрокинул Малашку.

— Лей, Мишка, ей из горлышка, ядовитей будет.

И по очереди: один держал — другой накачивал казенною, слышно как в глотке булькало; глаза баба выкатила — зашлось сердце.

У Николки мелькнуло, заржал довольный:

— Эй, бабы, раздевай Ваську. Раздевайся, Малашка, ложись рядом, позабавь блаженного.

А потом:

— Давай, Мишка, Ваську свяжем с бабою, поглядим, что будет делать, когда проснется.

Связали блаженного с бабою; с Машкою захрапел Мишка пьяный, а Николка повалил Ксюшку на бок ее, на лавку, грудь выпала, выкатилась из-под рубахи, болтается пол-аршинная над полом, покачивается. Николке смешно — подбросит ее на ладони — треплется.

Баба вопит:

— Что хошь со мною делай, ее не трожь… Слышь ты!

— Она у тебя, как в соборном колоколе язык — длинная и мочка-то — хоть веревочку к ней привязывай.

— Не трожь, а то в харю дам.

И подралися.

Прочухался Васька, глаза открыл — завизжал дико, Малашку напугал пьяную.

Мишка встал, отвязал блаженного, — бросился тот нагишом из хаты.

Пока продрал Мишка глаза, — след простыл Васеньки.

Николка ему:

— Бежи, догоняй… Утопится.

Ксюшка вопит благим матом:

— Надругался надо мной злодей этот… Помогите мне.

Накинулись втроем на Николку пьяные, по чем попадя кулаками бить, на пол скатили — таскают за волосы, а потом:

— Плати за всех.

— Бить меня?! Ничего не дам.

За дверь вытолкали.

— Что ж теперь делать, бабочки?..

— К игумену к самому пойдем жаловаться, — надругатели! Рассветет и пойдем, — глядеть, что ли?

Васенька до озера добежал — остановился вкопанный, шумела вода у постав бурливая по-осеннему.

По следам его нагоняет Мишка, кричит по лесу:

— Васька, постой… Слышишь ты… Ва-сень-ка!..

Очнулся, услыхал голос, увидал черную рясу — подумал, что сам сатана гонится, машет крыльями, и бултыхнулся в озеро.

Мишка за ним — вытащил и к мельнику монастырскому, отцу Павлу.

— Голый-то чего он?..

— Водили к бабам его, на Полпинку, чтоб не тер молофею, хотели излечить его, а он топиться вздумал.

Окунулся в студеную — сорвало Ваську. Отоспался до утра… В чужом подряснике под колокольней забился в сено.

Николка покряхтывал, шел, почесывался, а сам думал, что все-то у них, у баб деревенских, костистое, — расшибешься на ней, не то, что у Фенички теплота мягкая.

Перемахнул через ограду скитскую — к Ипатию.

К ранней ударили — завыли две бабы у покоев игуменских: Малашка да Ксюшка.

Савва к ранней — навстречу бабы.

Повалились в ноги.

— Что вам?

— Обесчестили нас, надругались иноки!

— Солдатки мы, защитить некому…

От самих перегаром разит за версту.

— Тем и живем, что забавляем монахов водченкой да песнями…

— За двугривенный ночевать пускаем…

Руками всплеснул Савва:

— Наказал меня, господи, недостойного… Говори ты сперва… Ну, говори! Как зовут?..

— Малаланья, отец игумен… Малашка.

— Что было?..

— Да он-то, Николка твой, с Мишкою — ручниками связали меня с Васенькой, голую, и его в чем мать родила, положили вместе, надругались надо мной вдовою, вот и сапожонки его, и портки нижние с рубахою, и шапочка, и ряса… все тебе принесла, батюшка. Защити ты меня, сирую.

— Да как же это так они, как же?.. Иноки?! Господи Иисусе Христе… окаянные…

Разложила перед ним на порожках, сама на коленях подле завыла с причетом и слезы-то пьяненькие, и голосок-то срывается икоткою:

— Пьяные были… Пьяные… Меня, батюшка ты мой родимый, силком поили, пить не хотела — держали за руки — да как еще — из горлышка полбутылку влили… разве ж можно над женщиной-то, над вдовой потешаться так! Я к ним по-доброму, ба-атюшка, по-хорошему, а они раздели меня… разве справлюсь я с ними?., связали с голым… Спаси, защити… Твоя воля…

Заметался Савва старенький, кричит своему белобрысому:

— Привести их сюда… сейчас привести всех… Михаила сюда… Васеньку… Из скита Николая… Да бегом ты… а то я… Прости меня, господи… Настави на путь истинный. Ну, а ты, с тобой что сделали?..

— Николка, он же… Николка этот… Сама скажу правду, скрывать не стану… тем и живу, что водченкой торгую, твоим продаю монахам… И сама с ними непутевою стала, кормлюсь этим… Все б ничего… таковская… сама говорю — таковская, с голоду и за гривенник ночевать оставлю… Как только захочется им… угождаю… всячески… И Николке твоему угодить хотела, а он… его… титьки-то мои из-под рубахи выдернул и давай их качать в стороны… Качал бы как, а то ладонью подшвыривал, а сам, он-то… Николка… Николка… они у тебя… говорит… как в монастыре у нас в колоколе язык длинные… ето он-то, Николка… и соски-то у них… хоть веревочку к ним привяжи… Тем и живу я, а он что — еще надругался и денег не заплатили ушли… Я хозяйка всему… я… Малашка подруга моя… Да как безобразничали-то… и меня силком, вот те хрест истинный, силком поили, из горлышка вливали в глотку… как еще не задохлась… Бог сохранил… Он, отец небесный… Найди ты на них управу…