Иосиф Каллиников - Мощи

Побрел старенький.

А вслед:

— Пресвятая богородице, спаси нас…

Открыл Авраамий ворота святые…

— Что вам от братии нужно в час вечерний?..

— Прикажи, отец, ужин сготовить… Товарищи есть хотят!

И послал Савва с трапезы, что на братию было сготовлено, и старцам сказал, что один день обитель пост на себя наложит во имя прославлений вседержителя.

А Николка по лесу через Большую Полпинку в город прямо стремглав. Без седла, за гриву держался, ерзал по спине жеребца из стороны в сторону, раза два об сосны саданулся боком, руки содрал, потерял скуфейку.

Без передышки проехал двадцать верст.

У первого постового спросил:

— Где гут офицер живет?..

— Какой офицер, что ты?!

— Какой-нибудь, все равно, офицер нужен!.. Социалисты пришли обитель грабить… офицер нужен.

Указал ему на жандармское.

Волновался Николка, думал, что каждую минуту ворваться могут и не спасет он обители от поругания, не примет славу имени своему, чтоб каждый инок благодеяние его помнил, да чтоб Савва игумен епископу написал об нем Иеремию.

На другой конец города от жандармского ему пришлось идти за подписью к исправнику, а от исправника — самому, — потому поздно уж, вечером, а по важному случаю и вечером бумажки ему подписывали, — к другому — сотнику и тоже в конце города — почти что до позднего вечера промотался и жеребца за собой водил неоседланного.

На квартиру принес к казачьему сотнику — у того компания — в картишки режутся, и водчонка, и девочки.

— Ты что, отец?..

Рассказал ему сначала все, по порядку, бумажки ему показал…

— Эх, сволочи, банк помешали мне заметать…

Вестового свистнул, приказал седлать сто коней.

На рысях по два по лесу, — спереди Николка с ротмистром, а сзади ингуши с казаками — команда сборная. Замирает у Николки сердце — вовремя или нет?

За полночь спешились у новой гостиницы.

Причмокивают ингуши, кинжалы поглаживают…

— Резить будем…

Спешились у гостиницы главной, — пар от коней — взмылены. Сотник к Николке:

— В чем дело, отец!.. Куда идти!.

— К игумену Савве, к отцу игумену.

Через святые ворота, под облегченный вздох Авраамия — к игумену.

Старцы и псалом не успели допеть Давидов.

— Спасители наши, да хранит вас владычица!

Благословляет Савва крестом широким, на глазах слезы радостные.

— Благословите, отец игумен, согревающей воинам…

— Чайку прикажу, горяченького.

Суетится старенький, от одного старца к другому бегает…

— Отец Феогност, чайку, слышь чайку вскипятить спасителям, да чтоб поесть что — чтоб изготовить ушицы, слышь — ушицы, либо соляночки, что поскорей… В такую-то непогодь, мороз-то какой…

Сотник стоит, усы покручивает, в подусники ухмыляется…

— А что у вас, отец игумен, погорячей чего не найдется воинам?..

— Сейчас, благодетель наш — сейчас братия вскипятит чайку…

— А водочки так-то царской не найдется у братии?

Потупили взгляд старцы, вздохнув сокрушенно…

— У вас ведь по уставу и братии вино и елей не возбраняется в двунадесятые, так может есть в запасе…

Уразумел Савва праведный, к Николке шепотом:

— Пойди с отцом экономом, поищи в подвале.

Вынесли послушники пять ведер, разогрели кровь воинам… Дозорные подле гостиницы — караул ночной…

— Никого не пропускать!..

— Слушаюсь…

— На заре разбудить…

— Слушаю-сь…

— Утром всыпем прохвостам этим…

— Так точно-с…

На конюшенный двор — ячменя коням всыпали, отошли — отогрелись — жеребцы поигрывают — за челку кобыл покусывают — соблазн братии.

Ингуши с казаками по келиям — все запасы монашеские выпили…

А и чуть утром прояснило — зазвонили к ранней и казаки к лошадям — так приказано.

Шепталась в старом соборе братия про ингушей сумрачных:

— Яко у архангелов очи — ярые, — гнев господень…

— Подобно архистратигу у врат райских…

— Послал господь милость — содеял чудо…

— Гервасий… он ведь… Николай… говори про него не знать что… вот тебе обитель спас, братию от надругания нечестивых избавил… Только Памвла щипал перья усов, в душе злобствуя:

— Почету ему захотелось, рясофор одел — в иеромонахи лезет, погляди еще — игуменом будет.

— А чем не игумен — обитель спас… Не Савве чета…

— Савва помрет — выберем…

И запала у братии мысль — Николку поставить игуменом.

Савва к ранней шел, и Николка клобук вспялил…

— Отдохни, отдохни — измаялся ты… завтра помолишься…

— Возблагодарить владычицу надо… она надоумила меня, скудоумного…

Светать стало — коней оседлали и по три у ворот выстроились и потянулись гуськом к гостинице.

Приказал ротмистр разбудить богомольцев к обедне ранней… Загремели прикладами у дверей номерных…

— Эй, выходи!.. Дрыхнуть тут…

Загудел страх темный по номерам испуганным. Наскоро сапоги, калоши, пиджаки, пальтишки рваные и сумрачно вышли в коридор, — у девиц юбки набок, тесемки торчат — болтаются. Тепло еще сонное от греха смертного не сошло с глаз темных — глянула ночь в глазницы — окружила кольцом глаза женские…

Спросонья, как овцы, сбились в коридоре кучею, к рабочим жались испуганно. И у тех — вихрами волосы, картузы, кепки на лоб сдвинуты. Молчат — из-под бровей зло черное.

— Товарищи! Длинногривые предали…

И молча толпой из гостиницы на мороз вышли…

К лесу подошли медленно…

С гиком цепью рассыпались ингуши с казаками, в воздух палят — сучки по верхам затрещали сосен, шишки посыпались — разбудили белок…

Дрогнули люди — врассыпную по лесу, по колена в снег; падали, поднимались, снова падали за валежник цепляясь; тянули за собой девиц, женщин…

Нагнали с нагайками посвистом и завопил, завизжал лес сонный.

На ходу из седла выбрасывались, за юбки хватали, за косы и тут же на снег валили пьяные и пьянели от визгу бабьего.

Гнали рабочих по лесу, до крови рассекая спины, головы — следы кровяные на снегу белом сгустками, гнали по снегу и возвращались к женщинам, к девушкам — дотемна, до вечерней трапезы.

Вернулись к братии промочить глотки…

Из-за сосен к невестам подошли, к женам, понесли на руках по двое, по трое к платформе. Только лес охал протяжным стоном…

Гудел, завывая по лесу, паровоз — крестилась братия в страхе, потому по всему лесу отзывался вой волчиный — разбередил голодное нутро звериное, потянулись гуськом к обители алый снег вылизывать.

А Савва игумен епископу послание писал слезное о праведном иноке Гервасии, спасшем обитель тихую, в иеромонахи рукоположить молил смиренно.

Попили кваску воины, похмелились — и по двое через Полпинку через лес потянулись к городу с песнею.

Десять конных остались с людьми на монастырской гостинице охранять братию…