Дмитрий Володихин - Смертная чаша

Тут их ждал новый подарочек от Дмитрия Ивановича. Стрельцы князя Мангупского уже выстроились снаружи в два ряда, положили пищали на сошки с развилкою и ждали приказа, дымя зажженными фитилями. Федор Александрович махнул саблей.

– Даш-ш-ш! – рявкнули пищали первого ряда. Свинец полетел навстречу неприятелю.

Покатились по земле горделивые крымские всадники, роняя щиты, луки, клинки. На дыбы поднимались искалеченные лошади, лягая всех, кто находился рядом. Бешено, с привизгом, ржал жеребец с размозженной челюстью.

Первый ряд стрельцов лег на землю.

Князь Мангупский сделал еще один взмах.

– Даш-ш-ш! – подали голос пищали второго ряда.

Взвилась и рухнула лошадь знатного татарина, какого-нибудь бея в ярких одеждах. Падали, падали, падали воины Девлет-Гирея. Кто-то закружился на месте, кто-то подался назад.

Новосильцы, воспользовавшись передышкой, купно ломанулись в проем меж телегами. Лыков подъехал к Хворостинину и с радостным воплем кинул ему под ноги пестрый бунчук, отобранный у врага.

– Вот так оно, м-мать! В гробину крепь душу н-на!

«Здесь бы, на его месте пристойно быть Кудеярке… Ан, вон как вышло. Сошел с места своего да и пропал».

Между тем вслед за конниками бежали назад стрельцы: всё! более одного выстрела сделать им невозможно – перезаряжать слишком долго. Последним уходил князь Мангупский.

Кое-кто из татар счел, что драка еще не закончена. Полетели стрелы. Вот споткнулся один стрелец, вот со стоном распластался на траве второй…

Десяток самых горячих, самых дерзких конников отважился направить коней стрельцам вослед. Догнать, сечь, рубить, мстить за прежнюю удаль!

Из бойниц в щитах гуляй-города принялись палить по ним русские ратники, не участвовавшие в вылазке. Один из татар покачнулся в седле и повернул вспять. Еще один, хоть и не попали в него, тоже отвернул. Другие не отступились от своего намерения.

Князь Мангупский у самых телег повернулся к врагу лицом и выпалил из пистоли переднему татарину в грудь. Свинец вышиб того из седла. Но на его месте сейчас же появились еще трое чужих бойцов. Они закружили на конях, осыпая князя градом сабельных ударов. Тот едва успевал уворачиваться, шелом слетел с него. Вдруг татарская стрела, пущенная издалека метким лучником, ударила его в бедро. Князь Мангупский тяжко пал на одно колено, отбил саблею удар, направленный ему в плечо, но пропустил второй, направленный в голову. Зашатался, теряя равновесие.

– Запирать бы надо… до беды недалеко… ворвутся! – обратился к Хворостинину один из стрелецких десятников. Воевода не успел ответить: другой десятник, ни слова не говоря, тычком в зубы сшиб первого с ног.

Хворостинин вырвал у кого-то сулицу, размахнулся и швырнул ее в ближайшего ко князю Мангупскому татарина. Сулица вошла в шею, конник издал громкий хрип и начал сползать с седла.

– За мной! А ну, живо за мной! – гаркнул Хворостинин вытаскивая из ножен клинок.

И кто-то из новосильцев тут же оказался рядом с ним, и кто-то из стрельцов, тяжело дыша, встал с другой стороны, выставив перед собой бердыш. Лыков, хищно улыбаясь, махнул своим: чего встали?! Людство воинское качнулось за Хворостининым, не оробело.

Татары не приняли нового прямого боя, отступили. Но кто-то из них ловко накинул аркан на бездыханного князя Мангупского, да и тащил его за собой прочь от гуляй-города.

Благо, не далеко отъехал.

Дмитрий Иванович понёсся за ним, рубанул раз – мимо, другой – опять мимо, а на третий все-таки зацепил и перерубил веревку. Татарин обернулся, увидел толпу русских ратников и не решился сечься со всеми сразу за свою добычу, ускакал.

Федор Александрович лежал на сырой росистой траве, жадно глотая воздух. Кровь шла у него изо рта. Душа отлетала от него ко Господу на суд, но плоть еще цеплялась за нее, еще не отпустила ее до конца.

«Не жилец, – с досадой подумал Хворостинин. – Ино хоть похороним по-христьянски…»

Он схватил было князя Мангупского за ноги и наладился тащить его к телегам. Вдруг раненый поднял руку, желая привлечь его внимание.

Надо было срочно уходить за телеги. Татарин умеет бить и никогда не дает много времени на роздых меж первым ударом и вторым. Всё войско ныне требует к себе Хворостинина: иди, распоряжайся!

Но князь все-таки задержался.

Федор Александрович глотал окровавленными устами воздух, яко рыба на берегу. Он всё никак не мог набраться сил и произнести то важное, что еще держало его в жизни сей. Глаза его помутнели, врата век готовы были затвориться навсегда. Мотылёк жизни едва трепетал у ноздрей.

«Отходит…»

И тут у князя Мангупского нашлись силы на одно-единственное слово, главное для него:

– Па… неч… ка…

Хворостинин ответил ему толико быстро, чтоб жизни скудеющей хватило бы Федору Александровичу услышать:

– Не оставлю ее заботой. Будет мне яко родная сестра.

На лице князя Мангупского начала проявляться улыбка, но на нее уж не хватило последних глотков века, отпущенного ему Господом. Един лишь слабый отсвет улыбки успел лечь князю на чело.

Дружным усилием Федора Александровича вмиг занесли за телеги.

Хворостинин снял шлем и перекрестился.

«Товарищ ты мой любезный! Прости меня, что думал о тебе худо. Прости, что о слабости твоей размышлял. Прости, что изрядного начальника над воями в тебе не видел. Прости меня! Давно не выходил ты на брань, но вот пришло твое время, и ты бился как воину подобает, и погиб как воину подобает. Хороший русский боец, и память о тебе останется добрая. Даст мне Бог живу быть, так вдоволь помолюсь о душе твоей бесценной».

А вслух сказал проще:

– Не зазорно погиб, с честию. Будь милостив к нему, Господи!

И рядом с ним иные ратники тако же стали осенять себя крестными знамениями.

Проем в общем строе гуляй-города тут же затворили, зане от татарских станов уже скакала большая темная сила: не сотни, тысячи! Вместо двух старых щитов, испорченных ядрами, спешно взгромоздили новые, запасные. Встали у бойниц, примеряясь, когда открыть огонь.

Хворостинин посмотрел на лица. Никто не малодушествует, все тверды, яко адаманты, иные довольны, что у татар первой крови на сей день больше взяли, чем своей отдали, – улыбаются, а иные сечи жаждут: застоялись, поистомились! «Ну, славен Господь! Сразимся с татарами бестрепетно».

Туча, надвигавшаяся с неприятельской стороны, остановила свой грозный бег в половине лучного стреляния от гуляй-города, а инде и ближе.

«Что за невидаль? Отчего валом не накатывают?» – недоумевал Хворостинин.

По щитам затюкали стрелы. Казаки, пищальники и стрельцы один за другим откатывались от бойниц, зажимая раны. Чужие лучники били искусно, даже лучше, чем обычно, хотя татарин от веку славился яко стрелок изрядный.