Ханна Кент - Темная вода

А вот матери помочь опоздала.

Несколько недель спустя что-то случилось с руками. Проснувшись, она увидела узелки на суставах больших пальцев и поняла, что это Они ее отметили. Одарили, но взяли за это плату.

Я сделала это однажды, значит, смогу сделать это и опять, думала Нэнс.

Она встала прикрыть дверь, чтобы на дольше хватило тепла очага. На холмах за безмолвной завесой снега мелькали тени танцующих. Нэнс показалось, что она слышит барабанный бой.

Самая ночь для обряда, подумала она, а потом увидела две темные фигуры, бредущие по тропинке к ее бохану .

— Нора Лихи. Мэри Клиффорд.

Обе запыхались, девочка прижимала к груди Михяла, клонясь под его тяжестью.

— Кто-нибудь видел вас?

— Да все на гору ушли.

— Хорошо. Входите, отогрейтесь. Холодает. — Нэнс провела их в дом и указала на ведро теплой воды: — Вот. Обмойте ноги.

Мэри замялась:

— У меня Михял. То есть я… куда мне положить его?

— Он спит?

Мэри отвернула одеяло, которым мальчик был припеленут к ее груди, и покачала головой:

— Глаза открыты. Он вопил, не хотел, чтоб его из дома выносили, но на свежем воздухе, похоже, успокоился.

Нэнс заметила, что Нора в дверях замешкалась, стряхивая с себя снег.

— Входи, Нора, и да благословит тебя Господь. Ты правильно сделала, что пришла. Садись и грейся.

Вдова поджала губы, осторожно переступив порог, огляделась и вздрогнула, заслышав шорох в углу.

— Это всего лишь Мора. Моя дорогая кормилица. Мяту принесли?

Мэри заботливо уложила ребенка у огня, порылась в повязанном крест-накрест на груди платке, вытянула пучок мяты и передала его в руки Нэнс.

— Здесь девять стебельков, так?

Мэри кивнула:

— Они подвяли немножко.

— Ты должна будешь пожевать их.

Нора смутилась:

— Ты хочешь, чтоб она ее съела?

— Не съела, а пожевала, превратив листочки в кашицу. Нам понадобится сок из них. — Нэнс приоткрыла рот, показав на темные свои десны. — Я бы сама это сделала, да вот…

— Давай, Мэри! — нетерпеливо приказала девочке Нора.

Девочка заколебалась, разглядывая стебель мяты на ладони:

— Не хочу…

— Это же простая мята. Что нам, до утра ждать?

Нэнс улыбнулась:

— Я не прошу тебя сделать что-то, чего не сделала бы сама. Клянусь, что это всего лишь мята, та самая, что ты собирала.

Мэри нехотя оторвала от стебля листики и сунула их в рот.

— Сок не глотай, — предупредила Нэнс. Достав деревянную миску, она поднесла ее к подбородку Мэри.

Девочка с мученическим видом сплюнула в миску зеленую кашицу и тыльной стороной руки вытерла рот.

— Все листья со стеблей прожуй, — сказала Нэнс, кивнув в сторону оставшихся стеблей. Она покосилась на Нору и увидела, что та не спускает с девочки глаз и брови ее сдвинуты.

Мэри закинула в рот остальные листья и, отведя глаза в сторону, прожевала и их. Когда она сплюнула в миску все без остатка, язык и зубы ее были зелеными.

Нэнс размешала слюнявую массу, затем, внимательно осмотрев содержимое миски, переложила его в старый носовой платок, чтобы процедить. Мэри смахнула с губ крошки мяты.

— Зачем все это, Нэнс?

Передав миску Норе, Нэнс проковыляла в угол и вернулась, держа в руках наперсток.

— Начать разумнее с малой ворожбы. — Она сделала шаг к мальчику. — Сядь на табуретку, Мэри, вот здесь, и держи дитя, чтобы оно не двигалось. Да, вот так. И голову ему держи. — Она повернулась к Норе: — Над огнем его подержать не хочешь, нет? Ну, ладно, мы должны проверить, не обычная ли это какая хворь. — Она сунула ей в лицо наперсток. — Сок мяты в оба уха, и скоро мы узнаем, подменыш ли он или фэйри просто-напросто наслали на него глухоту.

Мэри, положив Михяла себе на колени, повернула его хрупкий череп так, чтобы ухо смотрело вверх.

Наполнив наперсток соком из миски, Нэнс по капле влила сок в ушное отверстие.

— Теперь другое? — спросила Мэри, морщась, потому что Михял извивался под ее руками и стонал. Она повернула к Нэнс другое ухо мальчика.

В воздухе резко пахло мятой. Рыжие волосы ребенка были мокрыми от пролитого сока.

— Теперь подождите до утра. Смотрите, не подействовало ли лекарство, не услышит ли он ваших голосов. Может быть, попытается заговорить. Или все останется по-старому.

— И это все?

Нэнс покачала головой:

— Сейчас совсем стемнело. В такие часы многое можно переменить. — Она стерла капли мятного сока с ушной раковины мальчика, потом, наклонившись, сняла тряпицу со стоявшей возле огня корзины. — Черноголовка.

Нора заглянула в корзину:

— Это от горла которая?

— И от колдовских проклятий. И от внезапного удара тоже помогает.

Опустившись на колени, она раскрыла малышу ноги и стала тереть ему ступни листьями черноголовки. Мэри и Нэнс глядели во все глаза, как трава пачкает ступни ребенка. Нэнс казалось, что от Норы исходит жар, жар отчаяния, смешанного с надеждой и страхом.

Ребенок лежал спокойно, измазанный мятой, он сонно щурился.

— Вот теперь хватит. На сегодня все.

Мэри потянула носом — пахло давленой черноголовкой.

— А когда узнаем мы, помогло или нет? — Нора собрала листики с ладоней Мэри и бросила их на пол.

— К утру, — пробормотала Нэнс. — Может, проснувшись, ты увидишь внука, а может — не увидишь. Есть другие заклятия, другие обряды. — Она понизила голос. — Увидишь. Все будет хорошо.

— Ты в это веришь, Нэнс?

— Верю, Нора. Со временем все будет хорошо.

Костры на холмах догорали оранжевым огнем, когда женщины покинули избушку Нэнс с карманами полными золы, чтобы уберечься от тьмы. Нэнс глядела, как растворяются в серой снежной метели их фигуры, и слышала голос Мэгги. Словно та шепчет в темноте.

«Если не знаешь пути, иди медленно».

В тот вечер она жевала мяту сама. В тот первый вечер из многих вечеров, когда они пытались выгнать женщину-подменыша и заставить мать вернуться. Отец ее ушел на куардь , и дома оставались только Нэнс и Мэгги. Они сидели на табуретках возле той, что не была Мэри Роух. Когда они вливали ей в уши травяной сок, тварь эта даже не шелохнулась.

— Не думаю я, что она вернется, — печально сказала Нэнс. Они сидели у огня, глядя на угли и ожидая возвращения отца.

Мэгги задумалась:

— Я обещала твоему отцу, что сделаю для него все, что будет в моих силах. — Она запнулась в нерешительности. — Но те, кого умыкнули, возвращаются нечасто.

— Почему добрые соседи не хотят ее вернуть?

— Тяжело расставаться с сокровищем.

— Мэгги?

— Да, Нэнс?

— Откуда ты знаешь все эти вещи?

— Есть особенные люди, которых влечет на самый край. — Мэгги машинально коснулась шрама. — Но на самом краю они обретают силу.

В ту ночь Норе приснилось, что она на берегу Флеска стирает Мартинову одежду и солнце печет ей спину. Как будто это лето. Берега густо поросли травой и высоким разлапистым папоротником. Приснилось, будто в руке у нее деревянный валёк, и она бьет и бьет им, ударяя по камням, выбивая грязь из мокрого белья. Ударив вальком в последний раз, она увидела на белье струйку крови. Не поняв, в чем дело, она еще раз ударила вальком, и кровь растеклась широким пятном, пропитывая всю ткань.