Николай Таратухин - С гитарой по жизни

— Нашей организации (институт «Севкавтисиз») сейчас нужен начальник участка. Ни одно строительство не может начаться без нашего заключения. У нас крупный участок по ремонту бурового оборудования и автотранспорта. Мы называем его базой. Если хотите, я переговорю со своим руководством.

Я согласился. Мне порядком надоела работа на ХБК, особенно чистка каналов. Через неделю меня пригласил директор «Севкавтисиза» и предложил должность начальника участка. Никакого членства в КПСС не потребовалось, и оклад меня устроил — вдвое выше, чем оклад мастера ХБК. Дети мои были уже определены в детсад, и я не боялся, что их не станут принимать, если я уйду с комбината. Три года работы мастером на тяжелейшем участке стоили этого. Рабочие моего участка, правда, огорчились, но тепло меня проводили. Через две недели я приступил к работе в новой организации. Начальник базы имел очень интересную фамилию — в переводе на русский «сын грека» и выглядел весьма импозантно. Высокий брюнет с раскосыми глазами и зычным голосом. Знал досконально все тонкости бурения и ремонта автотранспорта. «Сын грека» встретил меня довольно приветливо.

— Будешь моим помощником, думаю, что сработаемся. Бывший начальник участка по болезни попросил перевести его работать слесарем, он работает у тебя. Он обучит тебя всем тонкостям нашей работы. А пока пойдем, я тебя представлю коллективу.

Коллектив оказался небольшим. Вопросов никаких не задавали, и я приступил к работе. По сравнению с моей бывшей мастерской здесь были просто хоромы. В огромном зале для ремонта буровых машин имелась перегородка с дверью в механическую мастерскую. В ней было светло и тепло. Не было того раздирающего уши шума, какой издавал ткацкий цех ворсовой фабрики по соседству с моей бывшей мастерской. Ритм жизни здесь был совершенно другим. Никто никуда не спешил. Все были заняты определенной работой. А работу задавал в основном институт. Геологи и топографы разрабатывали различные приспособления для взятия проб грунтов и отдавали чертежи на нашу базу. По этим чертежам и надо было претворять в металле их идеи. Впоследствии я убедился, что многие замыслы оказывались бредовыми, но в науке отрицательный результат — тоже результат. Бывший начальник участка взял надо мной шефство и вводил меня в курс дел. Поскольку я был не новичок в металлообработке и чтении технических чертежей, то освоился довольно быстро. А что касалось паро-водоснабжения и канализации базы, то я показал свои знания, устранив несколько технических ляпов, которые были заложены еще проектировщиками базы.

Новая работа и новый коллектив, 1979г.

Если на ХБК в моей работе все крутилось вокруг сварщика, то здесь главным действующим лицом был токарь. Это был мой ровесник, звали его Виктором. В отличие от Анатолия, который пил только водку, Виктор пил все, что имело хоть какие-то градусы. О его пьянстве знало все руководство, но закрывали глаза потому, что такого специалиста по нарезанию резьбы на буровых трубах не было нигде в городе. В чем особенность этой резьбы? В отличие от общепринятой, метрической, резьба на буровых трубах может быть трапецеидальной, прямоугольной и при этом еще и конической. Это наиболее прочная резьба. Он выполнял её идеально. Всю остальную мелкую токарную работу приходилось делать мне.

Здесь я едва не потерял правую руку. В мастерской имелось два токарных станка. Один большой российский, другой поменьше, выпущенный каким-то армянским станкостроительным заводом. Если у первого имелись две кнопки аварийного выключения, выполненных в виде большого грибка с ярко-красной головкой и располагались они под левую и правую руки в разных концах станка, то у второго — только одна и только под правую руку. Вздумалось мне полировать какую-то деталь в виде стержня с резьбой на конце. Для полировки нужна большая скорость вращения патрона, в котором зажата деталь. Начал полировку мелкой наждачной бумагой и тут рукав халата правой руки вдруг стал стремительно наматываться на резьбу стержня. Если бы аварийный «грибок» был слева, то проблемы с остановкой станка не было бы. Но он был справа! Халат и рубаха были из прочной ткани — не рвались, я отчаянно тянул руку к себе, а вращающийся стержень все сильнее её сжимал, силы покидали меня, и я должен быть через мгновение переброшенным через станину с вывернутой наизнанку рукой. Вот тут и сработала моя «футбольная реакция». Я ногой сумел попасть по аварийному «грибку». Станок остановился. Рука потом долго болела. И скажу еще вот что. Если Вы потратили минуту на чтение это случая в моей токарной работе, то сам случай длился не более трех-четырех секунд.

Эта «футбольная реакция», видимо, была у меня, как говорят, «божьим даром». Как будто внутри меня сидел кто-то другой, который мгновенно принимал нужные решения независимо от меня. Не зря футбольные тренеры меня выделяли по владению своим далеко не гигантским телом и координации движений из числа других футболистов. Я мог, выражаясь футбольным термином, «один в один» — обыграть любого защитника, а порой и двоих, пробить по мячу из любого положения, причем, достаточно метко. И только травма и, в дальнейшем серьезная болезнь, помешали мне стать известным футболистом. Хотя кандидатом в мастера спорта я все же успел стать. Мне было строжайше запрещено врачами играть в футбол из-за перелом челюстно-височной кости.

Новое место жительства рядом с Кубанским университетом (КубГУ) определило дальнейшую мою педагогическую гитарную деятельность. В то время университет готовил в основном преподавателей для сельских школ. Считалось, что сельский преподаватель должен не только учить детей, но и способствовать развитию культуры на селе. Поэтому в КубГУ существовал факультет общественных профессий (ФОП). Здесь обучали студентов второй профессии. Преподавателей гитары на ФОПе не было. Получив рекомендательное письмо из нашего музучилища, декан факультета принял меня на работу по договору без записи в трудовую книжку.

Ансамбль гитаристов КубГУ, 1981г.

Число студентов, пожелавших освоить гитару и в первый, и в последующие годы было достаточным. Их приходилось разбивать на две группы. С каждой группой я занимался два раза в неделю. Опыт группового преподавания у меня был, но в отличие от студентов сельхозинститута здесь не у каждого моего ученика имелись гитары. Хотя те, кто очень хотел обучиться, были с гитарами. Впоследствии все ученики инструмент приобретали, правда, качество многих гитар оставляло желать лучшего.

Обучение игре на любом инструменте — дело индивидуальное. Одни ученики более способные, другие менее, поэтому после курса нотной грамоты приходилось учеников вновь делить на группы в зависимости от их способностей. Скажу сразу: не все те, кто вначале был очень способным, в дальнейшем станут гитаристами. Как показала практика, именно те, кому обучение давалось с большим трудом, в дальнейшем становятся «фанатами гитары».