Вениамин Додин - Площадь Разгуляй

— Интересно! Меня не спросили, тебя не спросили…

— Так ведь же, бабушка, они опекунство оформили… Господи! Степаныч стал мои опекуном как раз в те дни, когда в 1934 году меня спасали из Таганского карцера!.. Ты–то меня еще не разыскала!

— Ну–ну… Мне бы такого опекуна… На старость мою. Что скажешь?

…Не один Степаныч что–то такое знал. Давешняя врачиха из Чибьи, командировочная, заехала на обратном пути: не надо ли чего внуку передать? Посидела за столом, выпила с бабушкой, разомлела… Спросила:

— Помните Кашкетина? Начальника. Он вам в Чибьинском театре комплименты говорил и ручки целовать намыливался?

Помните, как он ваш паспорт чуть не на свет проверял? Не верил сперва!.. Помните!.. Так этот Кашкетин, бабушка, — он палач! Может, сотни, может, тысячи зэков расстрелял у нас, около

Воркуты, на Кирпичном заводе! Ужас! Страшно, да? Так это все мелочь по сравнению с Абдорскими этапами. Там этапы через Абдоры отправляли каждую зиму, человек по десятьпятнадцать тысяч. Их сперва под морозы у Абези собирали в зонах. А как мокрые метели с дождями налетали — выводили всех разом. И гнали на восток — к перевалу. Их гнали, они шли — мокрые, замерзшие. Потом все кончалось — моро–о–оз! Морооз!.. И кто как стояли или лежали на снегу, так замерзали насовсем… С конвоем вместе… Это по ноябрям или в декабре четверо лет подряд… Господи-и! Чего это я, дура, говорю-ю! Простите меня-я!..

В пекарне перекур. Пекарь Григорий Иванович газету читал вслух: «…другие убивали, вредительствовали, шпионили — он… к каким–то там грязным делам касательства не имел… значит, — это про Бухарина. — Этот бандит ничем не лучше…» — пишет Михаил Кольцов, личный друг и верный соратник Бухарина…

…Алик пришел в студию сам не свой. Молчал. Потемну пошли домой. Вышли из Мамоновского, завернули по Тверской мимо Музея революции. Вдруг Алька остановился, сказал:

— Папа пропал… Арестовали его в Киеве. Вызвали туда командиров авиационного производства и всех замели… Мама заболела.

— Чего ж молчишь? Надо на Кузнецкий — узнавать! Надо искать!

— Надо. Но мама не может…

— А ты?! Давай вместе искать. Нашим всем расскажем, Степанычу.

И мы бросились сперва к тетке Катерине. Дома у нее никого не было. Мы — к Степанычу. И его нет! Что делать? Недавно совсем, когда Михаил Иванович был еще не арестован, он во–зил нас в Дмитров, к другу. Дорога шла вдоль канала МоскваВолга. По каналу уже ходили пароходы. Иногда казалось, что они не плывут по воде, а едут рядом, по такой же, как ехали мы дороге, только за бугорком. Это канал продолжался шлюзами.

Михаил Иванович останавливал машину. Мы выскакивали из нее и бежали к парапету смотреть, как пароход входил в камеру шлюза и как за ним медленно закрывались огромные ворота!

Вот в это самое время я разглядел на противоположной стороне канала группы одинаково одетых людей. Они асфальтировали площадки у башен управления шлюзами. Но удивили меня не они сами — было далековато, чтобы их подробно разглядеть.

Меня встревожило, что недалеко от каждой группы рабочих стояли часовые солдаты с винтовками. И штыки на дулах сверкали под солнцем. После Таганской тюрьмы меня нигде — ни в Даниловке, ни в детдоме — солдаты с винтовками не караулили.

В Даниловке нас берегла высокая стена и дежурняки — мусора на входе в надвратной башне. В детдоме — воспитатели. Здесь людей стерегли солдаты, готовые в них стрелять! Кто же эти люди в одинаковых телогрейках и шапках?

— Заключенные. Они всю эту красоту строили — канал и шлюзы. И вот эти зеленые откосы они сделали. И деревья вдоль канала они сажали.

— А зачем их стерегут?

— Чтобы не сбежали.

Алик вообще молчал, пораженный тем, что говорил отец.

Он был художником от Бога, чокнутым. Он думал не как все…

Он всегда видел единую природу, гармонию которой ничто нарушить не могло. Он, как и я, полагал, что природа — это все на свете: небо, земля, человек, животные, леса и поля. Природа – это еще и все то, что сотворено руками и гением человека. Ведь никто не сомневается, что пчелиный улей или муравейник – чистой воды природа. Почему же то, что сделано произведением природы — человеком, не есть эта природа? Мы понимали, что и философы должны каждый день кормить семьи и сами чего–нибудь есть и пить. Поэтому прощали им их изыски, которые — мы в этом не сомневались — суть плод постоянного поис–ка что бы и где бы пожрать. Но зачем Великой Природе часовые у рабочих бригад? Зачем сами эти бригады заключенных?

Ужасно! Тем более, что где–то солдаты вот так же стерегут и моих маму, отца моего, Иосифа. Господи! А что, если они все здесь, где–то на трассе канала, вдоль которого мы проехали взад–вперед? И где на всем его протяжении — от Москвы до

Дмитрова — вкалывают бесчисленные бригады зэков и топчутся армии солдат, караулящих их и готовых застрелить каждого, кто им не понравится…

Теперь, когда у Алика пропал отец, мы, не сговариваясь, решили: искать его будем вдоль канала Москва—Волга. Через день, после школы, мы добирались до Савеловского вокзала, покупали билеты до Дмитрова и садились на поезд. Стоило это дорого. И мы теперь экономили на всем, чтобы была возможность искать Михаила Ивановича…

Сейчас в это невозможно поверить, но тогда я, взрослый парень, был уверен: неожиданными этапами, что часто случаются в лагерях, — об этом рассказывали являвшиеся к нам зэки,

— все мои близкие могут оказаться здесь, на канале. Не все им быть в Воркуте или на Колыме, где двенадцать месяцев — зима, остальное — лето. Зима — двенадцать месяцев! Дядя Эрнест по–казал же мне день в полгода. А Колыма — самый Север… Но это все — фантазии. Главное, я верил, что именно здесь, по дороге в Дмитров, мы обязательно найдем дядю Мишу! Ну, не может он не найтись именно здесь, в лагере! Я уже знал, что лагеря — везде. Но тут был настоящий лагерь. И в нем можно было найти… ну, если не всех пропавших при арестах, то большую их часть.

В конце концов, даже маршал Победы Жуков, в своё время тоже приложивший руки к умножению лагерей и к увеличению их населения, через много лет очень удивлялся, узнавая от меня, что нет, не встречал я там вспоминаемых им друзей!

Как же так? Сидел же, говорил он… То были уже 50–е годы…

А пока мы ездили и ездили по Савеловской дороге. Обходили десятки поселков, подходили к обнесенным проволочными заборами городкам, которые назывались зонами или лагерными пунктами. Перезнакомились со множеством вольных экскаваторщиков и шоферов. Даже здоровались за руку с настоящими заключенными, работавшими без конвоя, — расконвоированными! К нам подходили караульные солдаты — простые красноармейцы. Спрашивали: что тут делаем? Мы отвечали. Нас сперва никто не ругал и не отгонял. Но и не говорил, можем ли мы надеяться разыскать Михаила Ивановича.