Мишель Рио - Мерлин. Моргана. Артур

— Настало время, — сказал Мерлин Артуру, — мне расстаться с моим созданием и узнать таким образом, прочно оно или недолговечно, сможет ли оно жить само по себе или же зависит от воли и убеждения одного человека — как утверждал Утер. Итак, я оставляю тебя одного в твоем мире, который я отныне не считаю больше своим. В жилах живого дерева Круглого Стола текут новые соки. Ты старейший из его пэров, и тебе чуть больше тридцати. Ты разбил саксов. Горра в страхе просит мира, зная, что близок тот час, когда ты завоюешь его. Твой племянник Гавейн, отдавший тебе доставшуюся ему от Лота Орканию, держит под постоянной угрозой пиктов. Ты должен покорить их и укрепить свои владения на севере. Логрис — это светоч запада, горящий во мраке варварства, к которому обращаются все страждущие от насилия и произвола. Моргана — милый твоему сердцу злой гений — в изгнании. У тебя остаются всего два опасных врага: твои собственные страсти и Мордред. Но их обоих ты можешь сделать своими союзниками. Потому что страсти рождают как уныние — видящее повсюду лишь суету сует пустого тщеславия, которое сокрушает душу и сковывает тело, — так и действие, преобразующее мир. Что касается Мордреда, то если он сделается честолюбивым и потребует власти и почестей — в силу вашего тайного родства, поскольку ему известно, что он твой сын, — сделай так, чтобы он погиб. Но дай ему власть и почести — если он не хочет ничего для себя. Опасайся также его чрезмерной добродетели. Потому что всякому делу, каково бы оно ни было, угрожает предательство либо фанатичная преданность, и я не знаю, какое из этих двух зол Моргана решила использовать в Логрисе, чтобы разрушить его. Я же уеду далеко отсюда, в место уединенное и безлюдное, где ты не сможешь отыскать меня. Там я предамся наукам, созерцанию и праздности — трем добродетелям философа. Я живу на земле величайшего одиночества — не только из-за предания о моем чудесном рождении, которое с первого же дня моей жизни отделило меня от прочих людей, но еще и потому, что я пришел из мира, который всеми силами помогал уничтожить и память о котором не дает мне покоя, заставляя страдать; в новом же мире, который я сам выдумал, я чувствую себя чужаком. После смерти Утера у меня оставалось только две любви и две родственные души на этом свете: Моргана, которая сама решила порвать с миром и обрекла себя на изгнание, и ты, чья судьба требует от меня перестать опекать тебя и удалиться. Так — в дополнение к предсказанию Блэза, говорившего, что я рожден из хаоса, чтобы победить хаос, — я вернусь в хаос. В хаос природы, неподвижного вещества и жизни без цели. Я уйду в забвение, по ту сторону добра и зла, и там примирюсь с самим собой. Но в чувствах и в помыслах моих я всегда буду с тобой, Артур, — до конца.

Стоя в одиночестве на окружавшей Авалон гранитной скале, Моргана разглядывала свое королевство. Остров почти правильной овальной формы, простиравшийся на шесть миль с востока на запад и на четыре с севера на юг, походил на крепость, построенную титанами. Скала — колоссальное, созданное самой природой укрепление, чья плоская вершина образовала огромный дозорный путь над океаном, на высоте в сто пятьдесят футов, — представляла собой вертикальную и почти гладкую стену. Лишь кое-где были видны присущие граниту выемки и трещины, в которых гнездились морские птицы. С северо-западной стороны, откуда налетали самые сильные ветры и вздымались волны, рожденные в неведомых глубинах безбрежного океана, море ярилось даже в штиль, вскипая бурунами на отмелях и безуспешно пытаясь прорваться сквозь стену, преграждавшую ему путь. А в штормовую погоду чудовищные валы свирепо таранили бесстрастный гранит гигантского оборонительного фасада: неудержимая лавина вступала в великолепную и ужасающую схватку с неприступной крепостью: море сражалось со скалой так, что пенистые брызги проливались дождем на вершине и солоноватые капли оседали на почве вплоть до находившихся в самом низу земель. За выступом высотой в несколько десятков футов начинался пологий спуск к срединной плодородной долине, где в изобилии росли деревья и злаковые растения, орошаемые многочисленными ручьями, которые брали начало в источниках на склонах. Во всей стене окружностью более шестнадцати миль зияла лишь одна брешь: оползень посреди южной стороны создал в выемке гранитной скалы тихую бухточку с песчаным берегом, куда только и могли заходить суда, не рискуя сесть на мель или наскочить на риф, тогда как разлом в самой скале представлял собой глубокое ущелье — единственный проход к внутренним угодьям, постепенно сужавшийся книзу и образовавший, благодаря неровностям склона, некое подобие хаотической лестницы, особенно опасной наверху. Именно этим путем прошла Моргана, желая охватить взором сразу весь остров. Через это ущелье сбрасывались в бухту излишки воды из ручьев, слившихся в единую реку, которая пробила себе русло в граните. В бухте сейчас происходила разгрузка галер из флотилий Артура и Бана: разбившись на группы по десять, суда подходили к берегу, а затем налегке отправлялись в Логрис или в Беноик за новым грузом, тогда как их место занимали те, что ожидали своей очереди в открытом море. Моргана следила, как похожие на муравьев люди суетятся на пятидесяти триремах Артура и двадцати галерах Бана, на песчаном пляже и в ущелье — вплоть до южных ступенек, ведущих к внутренним землям, где ее подданные из Долины Откуда Нет Возврата разбивали временный лагерь. Около пятисот человек, многим из которых пришлось преодолеть священный страх перед Авалоном, высадились на берегу прежде Морганы, и, когда та ступила на остров, Бондука вышла вперед со словами:

— Добро пожаловать в свои владения, королева Моргана.

У повелительницы Авалона оказалось примерно полторы тысячи подданных: шестьсот мужчин, из них половина — воины, столько же женщин и триста детей. Здесь были все сословия — от аристократа до раба. Имелись также представители всех ремесел. Но сейчас каждый из переселенцев превратился в грузчика: с помощью матросов они выгружали на берег привезенное из Логриса и из Беноика имущество — будь то личное, общинное или королевское. Моргана перевела взор к открытому морю, на запад, где громадный солнечный диск медленно опускался в прозрачном небе за далекую линию горизонта, прочертив на воде между собой и королевой подрагивающую, неясную полоску света, которая усеяла золотыми бликами стену Авалона. И она увидела, как возникшая с севера, в нескольких милях отсюда, галера пересекла эту сверкающую дорогу, а на корме появилась высокая фигура человека, которого она мгновенно и с содроганием узнала: он стоял, повернувшись к острову, и его черный силуэт четко вырисовывался на ослепительном фоне волн. Галера двигалась прямо к тому месту на побережье Беноика, откуда за песчаным берегом Треба начинался Дольний лес. Моргана не сводила с нее печального взора, пока она не скрылась в тени прибрежных рифов. Надвигавшийся с востока мрак постепенно охватывал Авалон, и лишь запад еще светился оранжевым ореолом исчезнувшего солнца. Разгрузочные работы прекратились из-за темноты. Двадцать опустевших галер остались на якоре в бухте. Перед выходом из ущелья, на расчищенной и выровненной для временного лагеря площадке зажигались костры, слышались песни и смех. У южной линии горизонта, словно светоносное эхо, появились огоньки другого лагеря, разбитого на побережье Беноика. Моргана вздрогнула и обернулась, почувствовав чье-то присутствие. Перед ней стояла Бондука с одеялами в руках. Ссадины и царапины показывали, что во время подъема она несколько раз падала.