Мишель Рио - Мерлин. Моргана. Артур

Сагремор вышел из шатра. Гавейн последовал за ним.

— Сагремор, — сказал он, — не подставляй завтра никому, кроме меня, этот нарост на шее, заменяющий тебе голову. Мне будет приятно срезать его, чтобы вскрыть гнойник зловонного клятвопреступления. И скажи своим зачумленным собратьям, что с ними мы произведем такую же хирургическую операцию — с подлинно гиппократовским милосердием.

Сагремор схватился за меч, но сдержал себя, вскочил на коня и с ненавистью взглянул на Гавейна.

— Завтра мы посмотрим, — сказал он, — остер ли твой меч так же, как твой язык.

— В таком случае, не мешкай. У тебя не будет времени посмотреть дважды.

— До завтра!

И Сагремор, пустив лошадь в галоп, ускакал из лагеря.

— Хотелось бы мне, чтобы оно скорее наступило, — прошептал Гавейн. — Что за глупая мысль, считать священной жизнь парламентера! Ночь будет долгой.

В безоблачном небе над Камланнским полем поднималась торжествующая заря, заполняя собой совершенно безоблачное небо и отбрасывая на крайний запад последние сумрачные тени прошедшей ночи. Косые лучи медленно выползающего из-за восточных холмов громадного солнца отражались в капельках утренней росы, которые образовали маленькие озерца на высокой траве и крохотные моря на пролысинах луга, отливавшего багряным золотом и серебристыми бликами стали. Обе армии стояли друг против друга в столь глубоком безмолвии, что слышно было пение птиц. Безмятежное спокойствие природы, лениво просыпавшейся во всем своем великолепии под воздействием все более яркого света, нарушалось только клубами пара, который вырывался в холодном воздухе из конских ноздрей, иногда ржанием или дробным перестуком копыт слишком горячей лошади, взбрыкнувшей и немедля осаженной своим наездником.

Войска Мордреда выстроились перед своим лагерем. На обоих флангах, как свирепое и надежное прикрытие, расположились бриганты из северной армии — отменные всадники и стойкие пехотинцы, закаленные в открытых или тайных битвах против Горры и Горных Земель. Центр занимали семнадцать тысяч человек из провинциальных гарнизонов: их более роскошное вооружение скрывало довольно скудный воинский опыт, ибо привыкли они скорее исполнять сторожевые обязанности, чем участвовать в сражениях. Некоторые из них с испугом смотрели на воинов королевской армии — меньших числом, но лучших в западном мире, где повсюду одерживали они сокрушительные победы. Не меньший страх вызывали и их доблестные союзники — оркнейцы. И наконец, вожди. Великолепный Мордред восседал на рослом боевом коне. Сто двадцать пэров Круглого Стола, выступавших за него, расположились за его спиной или заняли места в войсках согласно полученным приказам. Лишь один Сагремор, возведенный в ранг его заместителя, находился рядом. Мордред командовал самой мощной кавалерией, какую только видели в Логрисе, и поначалу возлагал на нее все свои надежды одержать победу, ибо она почти вдвое превосходила по численности королевских всадников. Прямо перед ним был Артур, который одним видом своим внушал ужас самым трусливым и тревогу самым храбрым — своей гигантской, не подвластной времени фигурой и овевавшей его живой легендой, где мифы сплетались с подлинными деяниями, а также славой непобедимого полководца. На его стороне оказалось только двадцать пять пэров Камелота, но среди них были все наиболее прославленные воины империи, за исключением Мордреда и Ланселота. Артур стоял во главе своих всадников, Кэй и Гавейн держались слева и справа от него. Ивейн командовал пехотинцами королевской армии, Тристан — оркнейской. И вся эта закованная в железо живая масса содрогалась от напряженного ожидания, жажды скорее вступить в бой, ненависти к братьям-врагам, головокружительного и омерзительно-прекрасного желания убивать и умереть. Содрогалась она также от тревоги и опасения: тревогой охвачен был королевский лагерь, где у всех было предчувствие, что эта заря Камланна обратится в сумерки Логриса; опасение царило в лагере Мордреда, где многие колебались, страшась поражения и смерти, ибо, невзирая на искусные доводы, взывающие к добродетели или к личной выгоде, невзирая на подавляющее большинство поддержавших мятеж пэров, невзирая на все ошибки короля, воплощением вечного Камелота был не Мордред, а Артур, который пребывал не здесь, а там, напротив, и посему сражаться предстояло с тем, что гибели не подлежало.

Внезапно Гавейн направил коня к вражеской армии и остановился недалеко от Мордреда с Сагремором.

— Мордред, — сказал он, — кто может пойти за безумным священником, кроме глухих, слепых и тупых людей? За твоей спиной я вижу шайку глупцов, а рядом с тобой самого глухого, слепого и тупого из них. Завтра уже наступило, Сагремор! Иди же сюда! Или ты еще и самый трусливый из всех?

Он выхватил меч. Сагремор, не помня себя от ярости, сделал то же и, прежде чем Мордред успел удержать его, пустил свою лошадь в галоп. Гавейн ждал, застыв неподвижно. Он легко отразил выпад противника, одновременно подав коня в сторону, затем поскакал вслед за Сагремором, и, когда тот разворачивал лошадь, настиг его. Нависнув над ним на какую-то долю секунды, он нанес столь молниеносный удар, что ошеломленные зрители увидели только, как сверкнула сталь клинка. Голова Сагремора склонилась на плечо, затем сорвалась и покатилась по земле, а лошадь между тем уносила все дальше изувеченного всадника, который, казалось, продолжал управлять ею, пока наконец не выпал из седла. Гавейн вонзил меч в окровавленный рот и, широко размахнувшись, швырнул голову в самую середину шеренги вождей, которые в испуге шарахнулись в разные стороны. Тогда Артур подал сигнал к нападению, и королевская конница с громовым криком «Логрис!» ринулась на расстроенные ряды врага, тогда как Ивейн с Тристаном повели пехотинцев, которые шли вперед неторопливо, сомкнутым строем, с ужасающей решимостью и спокойствием. Так могла бы надвигаться стена.

Только один Мордред устремился навстречу атаке, и вскоре за ним последовали всадники бригантов. Но большинство вождей и гарнизонных воинов все еще топтались на месте, потрясенные до глубины души столь жуткой гибелью одного из храбрейших своих командиров и видя в этой потере зловещее предзнаменование. Артур и Мордред, налетев друг на друга, скрестили мечи, затем каждый из них понесся дальше, в самую гущу вражеских войск, и бойня началась. Артур, Гавейн, Кэй и восемь командиров королевской конницы, прорвав ряды бригантов, которые отражали натиск пехотинцев, напали на застрявших в арьергарде пэров и учинили настоящую резню. Артур показывал чудеса силы и ловкости: он по-прежнему оставался лучшим бойцом империи, и каждый из его ударов — почти всегда смертельных — достигал цели. Гавейн бился столь же доблестно и с неведомой ему раньше яростью, ибо считал эту войну с изменившими Артуру пэрами своим личным делом. Подобно двум ужасающим косарям, они пробивали во вражеских рядах широкие кровавые просеки. Кэй по привычке рубил, как дровосек, однако удары его утеряли прежнюю точность, и промахивался он слишком часто. Тем не менее с этого фланга король был надежно прикрыт. Уже половина мятежных членов Стола погибла, когда Мордред, убив множество врагов, вернулся назад с многочисленными и невредимыми гарнизонными всадниками, которым удалось заслонить уцелевших пэров. Во второй раз Мордред схватился с Артуром. Оба нанесли и отразили удар противника, а затем их вновь отнесло друг от друга по прихоти битвы, вздымавшейся и опадавшей, словно море.