Мишель Рио - Мерлин. Моргана. Артур

— Этими кольями вы заградите всю Камланнскую равнину. Вот что вы сделаете: вы вобьете их в землю через каждые три фута, так, чтобы выступающий конец приходился на высоту человеческого роста, — по триста десять кольев вместе, выстроенных в десять шеренг по тридцати одному колу в каждой. Каждый такой отряд должен отстоять от другого на десять шагов, и перед каждым вы вобьете по одному отдельному колу. Всего должно быть сто сорок пять отрядов, расставленных в линию на общем расстоянии в четыре тысячи шагов. К каждому из кольев, составляющих шеренгу, вы привяжете мертвого воина, а к каждому отдельно стоящему колу — вождя. Вы должны привязать их за щиколотки, за колени, у пояса и за плечи, так, чтобы они стояли совершенно прямо, а еще вы привяжете их волосы к вершине кола, так, чтобы их головы были гордо и высоко подняты. Вы воткнете в землю деревянные рукояти копий и к каждому древку прикрепите руку воина. Возьмите все веревки, какие вы найдете в лагере и, если их будет недостаточно, используйте для этого ткань шатров, одеяла и одежду. Вы должны успеть до зари.

Воины принялись за дело, а Мерлин вернулся к изголовью Артура. У короля начался жар, и он беспокойно метался на ложе, повторяя в бреду имя Морганы и говоря с Мерлином так, словно был ребенком — признаваясь ему, с каким страхом несет на плечах своих тяжкую ношу Логриса и Круглого Стола. Очнувшись на мгновение, он принялся оплакивать смерть Гвиневеры и Гавейна, Ивейна, Кэя и даже Мордреда, но затем опять вернулся к теням своего прошлого. Мерлин, опасаясь, что от этих резких и порывистых движений рана снова откроется, привязал его к ложу широкими полосками ткани. И стал обтирать ему лицо смоченным в холодной воде полотенцем, дал ему напиться, разговаривал с ним, как отец, успокаивающий безутешного сына. Артур постепенно успокоился, и жар начал спадать. Он вновь заснул.

Незадолго до конца четвертой стражи бадонский ветеран пришел сказать Мерлину, что люди закончили свою работу. Мерлин вышел из шатра и увидел построенную в безукоризненном порядке, стоящую на огромном поле самую большую армию, какая когда-либо только собиралась на земле Логриса. Сгустившийся в низине утренний туман обволакивал ее, превращая армию мертвецов в армию призраков. Мерлин сел на коня. Он приказал утомленным воинам сделать то же самое и выстроиться в одну линию позади мертвецов. Сам же объехал эту мертвую армию, восставшую, чтобы защитить гибнущий Логрис. Все погибшие воины были в крови. У одних не хватало руки или ноги, у других было сплошное кровавое месиво вместо лица. Но все они, привязанные к своим кольям, стояли твердо, как будто готовые к бою, воодушевленные какой-то ужасной решимостью, непобедимые. Многие вожди были совсем незнакомы Мерлину, но некоторых он узнал, ибо видел их в Кардуэле совсем молодыми. Сагремор, чья отсеченная голова, водруженная ему на плечи, закрывала уже почерневший обрубок шеи. Тристан с отрубленной правой рукой держал в левой привязанный к пальцам меч. Кэй словно изрыгал окровавленным ртом свое последнее проклятие небу, а его тяжеловесные, корявые и веселые черты были почти неразличимы под маской яростного отчаяния. Ивейн с искаженным последней мукой лицом выглядел по-прежнему мудрым и бесконечно печальным в своей доброте. Гавейн, сумасбродное дитя Кардуэла, казалось, улыбался. Мерлин остановил своего коня перед ним и, наклонившись, поцеловал его в лоб. Затем он встал во главе армии, на холме — там, где медленно выступала из мрака стена Адриана.

Вскоре появились враги и начали плотно сомкнутыми шеренгами спускаться в долину. Сначала они увидели в тумане какие-то плотные ряды. Затем солнечные лучи очистили низину. Окутавшие землю облака испарились, и сталь заблистала тысячами огней. Каледонцы застыли в неподвижности и безмолвии. Они увидали перед собой огромную армию Логриса. Мерлин, галопом подскакав к ним, остановил коня перед вождями. И крикнул им:

— Посмотрите на меня. Я — Мерлин. Я вернулся из страны, откуда нет возврата, чтобы призвать к жизни воинов, павших при Камланне. Вот они стоят перед вами — как и прежде братья. Они ждут вас. Логрис и Круглый Стол бессмертны. Вы же умрете страшной смертью.

Он выхватил меч Артура и поднял его над головой. Его лезвие сверкнуло в солнечных лучах. Тогда пять тысяч конных логров испустили старинный боевой клич Утера: «Пендрагон!» И крик этот был так силен, что казалось, будто кричали пятьдесят тысяч глоток. Он прокатился по равнине и заполнил собой все вокруг. И ужас обуял врагов. Охваченные паникой, они отхлынули в беспорядке. Всадники скакали по телам пеших воинов. Каждый прорубал себе дорогу ударами меча. У стены стало еще хуже. Толпы людей устремлялись к проходам, сталкивались и давились, разбиваясь, подобно бурной реке, вздувшейся от схлестнувшихся вод перед слишком узкой для нее горловиной. Многие были задавлены и затоптаны. И вскоре на равнине Камланна не осталось больше ни одного живого каледонца. Армия бежала в Горру, даже не вступив в сражение, но потеряв около двух тысяч воинов.

Приветствуемый ликующими криками, Мерлин вернулся в лагерь. Логры радовались, как дети, казалось позабыв о своей скорби, как если бы их товарищи, гниющие, словно казненные у своих позорных столбов, были живы и могли разделить их торжество.

И тогда из королевского шатра вышел Артур. Очнувшись при победных воинских кличах, он нечеловеческим усилием порвал свои путы. Через повязку кровь сочилась из его ран, заливая грудь и живот. Он как зачарованный смотрел на свою армию, восставшую из мертвых. Внезапно пред глазами его возник безбрежный Логрис, бессмертный Мерлин, бесконечный закон Стола. И с этим видением он умер.

Раздавленный горем Ланселот стоял в королевском шатре между двумя ложами, на которых покоились тела Артура и Мордреда. Вместе с Лионелем, Богортом и двенадцатью тысячами воинов он прибыл на заре следующего после разгрома каледонцев дня. Мерлин, взглянув на него с гневом и любовью, вышел из шатра без единого слова. Бойцы Арморики смешались с уцелевшими воинами Логриса, чье ликование сменилось отчаянием, и все они неотрывно смотрели на армию мертвецов, которые гнили, стоя на своих постах, словно предписано им было нести вечную караульную службу на северной границе.

За ночь ветер переменился и задул с юга. Все более усиливавшееся смрадное зловоние достигло тех, кого каледонцы оставили в арьергарде, чтобы наблюдать за передвижениями врага. В удивлении они вернулись назад и, укрывшись за стеной, стали ожидать рассвета. Когда солнце осветило лагерь, они поняли, что были обмануты — и послали гонцов вдогонку бегущей армии, которая тут же развернулась в обратном направлении. В середине дня двадцать тысяч воинов подошли к твердыне Адриана, все еще заваленной трупами. Увидев зримое свидетельство своей постыдной паники, они решили жестоко отомстить.