Юлия Андреева - Метресса фаворита. Плеть государева

— А как же иначе? — Люсия подняла красивые брови. — Не могла же я бросить своих друзей в такой час. Актёры не виноваты, что пьеса потерялась, но их всё равно накажут. Может быть, даже лишат жалованья или выгонят на улицу. Я не могла подвести их.

— Что же, госпожа Гольдони... — Ушаков медлил, специально растягивая слова. — То, что вы бросили в той лавке свою сестру, это, конечно, плохо, но я верю, что в тот момент вы полагали, что вас тоже вот-вот убьют. Далее, вы не позвали на помощь, найдя мёртвого суфлёра, в оправдание могу привести ту же причину. Вы сбежали из театра, но не остались там никому должны. По сути, мне безразлично, откуда Светлейший берёт актёров и как с ними рассчитывается. Что ещё? Вы выдавали себя за свою сестру — налицо подлог, но если, как вы говорите, Сергей Олегович умер и Мария Берестова была его единственной наследницей, а вы её сестра — теперь вы и Даниэль можете получить всё её имущество. Что касается ребёнка, он, по всей видимости, несильно-то нужен Александру Даниловичу, в противном случае он бы подыскал для него любящую семью, а не отдал в театр. Исходя из всего этого, я вполне могу отпустить вас, при условии, что вы напишите мне, где я смогу найти вас, если понадобятся ваши показания.

Люсия сглотнула и затравленно взглянула на Полину, Ушакову показалось, что агентесса сделала ей какой-то знак, но не понял, какой. Во всяком случае, лицо Полины на секунду исказилось страхом, но в следующий момент она уверенно кивнула, пытаясь ободрить свою госпожу. Актриса попросила подать ей писчий прибор. Полина взяла на руки спящего ребёнка и, подойдя ближе, склонилась над Люсией, шепча ей что-то на ухо, пока Люсия записывала адрес и посыпала бумагу тальком. Убедившись, что всё как нужно, Полина незаметно кивнула Андрею Ивановичу и отошла на шаг.

— Итак, Берестова Мария Сергеевна — незамужняя девица двадцати пяти лет. Я отпускаю вас с условием, что вы вернётесь по первому моему требованию.

— Спасибо! — Люсия не верила своим глазам. Поминутно приседая в реверансах и стирая с лица слёзы, она пятилась к дверям, за ней шла Полина с маленьким Даниэлем на руках. На лестнице Ушаков догнал агентессу, шепнув ей что-то на ухо.

— Ты отпустил её, потому что она спасла твою дочь? — Толстой казался уставшим и разочарованным.

— В том числе. — Ушаков обнял друга и вместе они вернулись в комнату, в которой совсем недавно чаёвничали с Люсией. — Если я правильно понимаю ситуацию, Гольдони, нет, пожалуй, теперь её следует называть Марией Берестовой, добрая и более чем наивная особа, чего не сказать о её, с позволения сказать, сестре. — Он на мгновение задумался, по привычке прохаживаясь по комнате. Вошедшая служанка сделала книксен и доложила, что у Екатерины Андреевны медикус и хозяйка просила некоторое время не мешать осмотру. — Уже то, что она не просто не оставила на дороге погибающее дитя, так поступили бы многие, а, рискуя всем, лично привезла её родителям...

— Могла привезти к дому и оставить перед дверью, что бы с ней тут приключилось? — пожал плечами Толстой.

— Значит, не могла. В конце концов, если Катька была пьяной, вряд ли Люсия не учуяла запах и не поняла, что с девочкой помимо промокшей одежды что-то не так. В любом случае она хотела удостовериться, что поступила правильно и ребёнок возвращён в семью. Впрочем, если Катерина не разболеется теперь, можно будет расспросить её что да как.

Толстой кивнул.

— Почему ты сказал «так называемая сестра»? — после недолгого размышления поинтересовался Пётр Андреевич.

— Да потому, что Люсия Гольдони не имеет ровным счётом никакого отношения к семье Берестовых, — расцвёл улыбкой Ушаков. — До сегодняшнего дня не имела, пока я милостиво не позволил ей именовать себя подобным образом, ну и пока она не взялась опекать сына Марии Сергеевны.

— Не дочь Сергея Берестова? — не поверил Толстой. — Но ведь он сам признался Марии.

— А ты это признание слышал? — рассмеялся Ушаков. — Может быть, покойный Берестов теперь восстанет из могилы, чтобы подтвердить сей факт? В том-то и дело, что Люсия — дочь Светлейшего, а никак не Сергея Берестова.

Ушаков сделал паузу и, так как Толстой не нашёлся что ответить, продолжил:

— Мы знаем, что за итальянской актрисой волочились одновременно Берестов и Меншиков. Полагаю, дама ответила благосклонностью обоим поклонникам, но, согласно неписаному закону природы, только от одного могла иметь дочь. Не исключаю, однако, что сия хитрая особа сказала Берестову, что девочка от него, а Меншикову, что это его ребёнок.

— Ага, чтобы стянуть с обоих сколько хочет денег, — закивал Толстой. — Но с чего ты делаешь вывод, будто бы она всё-таки дочь Меншикова? Свою бы дочь он, наверное, воспитывал в какой-нибудь семье, а потом дал ей приданое и выдал замуж.

— А зачем отнимать ребёнка от матери, которая не возражает его воспитывать? — парировал Ушаков. — По словам Люсии, у них в доме либо совсем не было денег, либо они вдруг откуда-то появлялись, причём в таком количестве, что их хватало и на хорошие вина, и на дорогую одежду.

— Деньги мог присылать кто угодно, это не доказательство.

— Давай дальше. Когда Люсия подрастает, Меншиков забирает её в Санкт-Петербург и помещает в свой театр, где она служит актрисой. Заметь, не в какой-то там театр на задворках империи, а в тот, что находится в его доме, то есть он получает возможность видеть дочь чуть ли не каждый день, Люсия упоминала, что Светлейший бывал в театре довольно часто. При этом он помещает рядом со своей бастардкой телохранителей.

— Ага, суфлёр спал у её двери, чтобы преградить дорогу пылкому поклоннику.

— Вот именно, кстати, ты не задался вопросом, отчего Александр Данилович держит в театре этого жуткого пропойцу? Кому нужен суфлёр, который в любой момент может нажраться и не выйти на работу? Но он второй суфлёр, скорее всего, его присутствие в суфлёрской будке вообще не требовалось. Должность для отвода глаз. Куда важнее было то, что суфлёр Иванов потерял всю свою семью и искренне привязался к маленькой итальянке. Кроме того, за бастардкой бдительно следила Кармен. Я уверен, что Люсия девственна, как Дева Мария. Скажу больше, Александр Данилович ей, должно быть, уже и жениха присмотрел и, не убеги дурёха из театра во второй день Масленой...

— А что было бы тогда?

— Ты не заметил, как странно были одеты Дафнис и Хлоя? Я сразу обратил внимание, что на них мало того, что не туники с сандалиями, или что там в таком случае надевают, а точно такие же костюмы, как на великом князе и Марии Меншиковой. Сначала я, правда, решил, что речь идёт об их помолвке, но потом понял. После спектакля Светлейший должен был, взяв под руку дочку Машу и неизвестного нам пока господина, предназначенного в женихи Люсии, прогуляться с ними за кулисы, где он представил бы жениху свою незаконнорождённую дочь. При этом чувства Марии не были бы ранены, так как она бы не поняла смысла, который отец вкладывал в этот маскарад. Она была знакома с Люсией и хорошо к ней относилась, только жених знал бы заранее, что ему выпадет честь жениться на бастардке самого Меншикова, получив за ней колоссальное приданое. Обе девушки были бы похоже причёсаны и одеты в одинаковые платья, что лишний раз подчеркнуло бы их природное сходство.