Юлия Андреева - Метресса фаворита. Плеть государева

— Что касается адвоката Тамшевского, тот ещё гусь, понимаете ли. — Бывший следователь Пётр Агафонович Корытников сидел в кабинете Псковитинова, с довольным видом наблюдая за тем, как его бывший ученик листает папки с документами, которые он привёз из Ям-Чудово. — Располагалась его контора в городе Слуцке Минской губернии, и занимался сей недостойный господин, в частности, тем, что за сравнительно небольшую плату снабжал всех желающих без разбору бумагами, подтверждающими дворянство. Собственно, выследили его именно по приказу Алексея Андреевича Аракчеева, сразу же было заведено уголовное дело, так как жалоб на означенного крючкотвора оказалось преизрядно. Было выписано постановление об аресте, отправлен запрос, ну и всё как полагается. Я это дело отлично помню, и что бы вы думали, сударь мой, вдруг вся цепочка доказательств, которая должна была затянуться на шее проклятого Тамшевского, не то чтобы развалилась, а точно исчезла! Представляете себе? Миг! Никто опомниться не успел. Было дело — и нет дела. Все документы словно испарились сами собой. Вот только мои списки с них и сохранились. Да только копии — их ведь к делу не пришьёшь. Мало ли что я там такое написал, бумага, как говорится, стерпит. А посланный арестовать преступника в 1804 году, дело велось на самом высоком в нашей губернии уровне, генерал Бухмейер, вернулся как бы ни с чем. Зато в тот же год дура Минкина и её детёныш вдруг получили дворянство. — Пётр Агафонович Корытников откинулся на спинку стула, какое-то время с наслаждением изучая выражение лица Псковитинова. — Мало того, наш бывший губернатор, та ещё выхухоль, недвусмысленно дал понять, что всякие разговоры относительно означенного Тамшевского отныне и до веку прекращаются. А в прошлом году, так уж получилось, что, работая над делом об утоплении управляющего села Грузино Синицына, мой сынок Пётр был вынужден сызнова коснуться подложного дворянства Минкиной, и что же, в самый, как говорится, захватывающий момент, шельма-адвокат возьми да и исчезни. Собственно, как исчез Тамшевский, несложно догадаться, выписал себе, ворюга, новые документы и растворился бог ведает где. Тем не менее, удалось установить, что генерал Бухмейер в 1804 году у Тамшевского был и, если я правильно понял, сначала разоблачил его, припугнув каторгой, а потом смилостивился и предложил в качестве небольшой услуги сделать документы для одной дамы. Сами понимаете, дражайший Александр Иванович, кто была эта дама и что выбрал продажный адвокатишка: каторгу или очередную подделку. М-да... В документах канальи Тамшевского сохранились записи обо всех составленных им писульках, так вот, за номером не помню уже каким, стоит имя Анастасии Фёдоровны Минкиной и супротив новое — Анастасия Шуйская, а далее графа с ценой. Будете смеяться, но, запугав Тамшевского, Бухмейер затем явил Божью милость и не только не стал арестовывать фальсификатора, а ещё и заплатил тому целых пятьдесят рублей. Хороши цены в городе Слуцке? За пятьдесят целковых крестьянка получила документы с трёхсотлетней дворянской родословной! Кстати, Петька рассказывал вам, что цыгана Минкина, который, по слухам, даже не был православным, после его смерти похоронили в Грузино у местной церкви, где обычно хоронят священников? Но только поднимать сие дело я лично вам не советую, потому как, коли о том прознает Дмитрий Сергеевич Жеребцов, вас быстрее быстрого отстранят от дела, потому как вряд ли удастся доказать, что Бухмейер действовал без согласия Алексея Андреевича. А наш губернатор никогда не решится поднять дело, которое будет хотя бы косвенно пятнать честь его благодетеля.

— А сам Аракчеев? — По мере продвижения рассказа Петра Агафоновича Псковитинов всё больше мрачнел.

— Алексей Андреевич честный человек, и где-то мне он даже нравится. — Корытников-старший вынул из кармана крошечную табакерку, взял щепотку табака, с удовольствием принюхиваясь. — Все говорят, солдафон, фанфарон. А я бы сказал, человек дела. Для служивых — отец родной, золото командир, для тех, конечно, кто своей присяге верен. Что же насчёт страстишек... до баб больно охочий, так это ведь, положа руку на сердце, по нашим временам, даже грехом не назовёшь. Ну, приглянулась ему у меня девка дворовая. И что же? Явился лично, карета у него есть такая приметная, на изрядно высоком ходу, а запряжены-то в неё четверо тяжёлых, дюжих артиллерийских коней, да не цугом, как все ездят, а четвёркой в ряд. Приехал, значится, что, для чего, объяснять не стал. Да я и сам, чай, не дурной, понимаю. В общем, купить желает, всё по закону, и денег не жалко, любая сумма — прямо сейчас, а купчую это уже позже как-нибудь. Главное — чтобы теперь же увезти. И деньжищ кладёт, десяток таких девок приобресть можно.

— А я что? Думаете, прогнал? К совести его воззвал? С какой стати? Мне как раз той порой нужно было ремонт в хозяйстве производить, у вдовицы одной от снега по весне крыша рухнула. Оставил я Алексея Андреевича в своём кабинете, сам вызвал к себе девку. Да, молодая, красивая, ладная, я и не заметил, как заневестилась. А как Аракчея нашего увидала, у неё даже ноздри, как у кобылки, затрепетали, глазищи горят, сама стоит, с ноги на ногу переминается, платочек в руках теребит, по всему видно, очень ей его сиятельство понравился. Я ещё подумал, что коли у неё жених или ещё что, а тут... В общем, отдал я Надьку Алексею Андреевичу, она даже вещей собирать не стала, прыгнула к нему в коляску, только мы их и видели. Вот как дела-то с крепостными делаются, и то правда, ну, приглянулась барину ладная девка, что же ему теперь с ней — как с благородной ферлакурить? Выкупил, пользуйся — хоть с кашей ешь, хоть в масло пахтай.

— И где же сейчас эта девица? И когда это было? — Почему-то подумалось, что она среди арестованных и теперь томится в тюрьме.

— С девицей всё плохо получилось, Минкина, стерва, её себе сразу же в горничные взяла, но потом, когда поняла, что Надежда-то от барина понесла, стала горемычную изводить. В общем... — Он махнул рукой. — Кто же знал, что так выйдет? Зимой ведь Алексей Андреевич в Грузино редко заезжает, все в Петербурге, а Настька-то Надежду мою в холодном эдикюле демоница злая голодом морила, секла нещадно — всё надеялась, что она плод скинет. Надька-то так у неё там страдала, что с ума съехала, прибежала ко мне в именье, обо всём поведала, а наутро и померла. Я полицию вызывал, всё записали, доклад в столицу на имя Алексея Андреевича составил, чтобы знал, куда раба его подевалась, но только всё впустую.

Кто же виноват, что беременная крестьянка настолько с ума спрыгнула, что посреди зимы из дома сбежала в одном сарафане? То, что на теле множественные синяки да кровоподтёки обнаружены были, доктор списал на то, что-де пока бежала, падала она многократно, ударялась. Старые травмы, естественно, не в счёт. А что их учитывать, когда умерла-то она от простуды? Прибежала и с лихорадкой свалилась. То, что рассказала, я записал и тут же предъявил, но господа законники сие сочли горячечным бредом. Так что сами посудите. Что до Алексея Андреевича, так я до сих пор его вины тут не наблюдаю. Для чего он девку берёт, я тоже знал, стало быть, виноват не меньше. Вся вина на злыдне Минкиной. Бог шельму метит, Минкина бесплодна. Вот и решила Надиного мальчонку извести, чтобы у Алексея Андреевича не было родного сына, чтобы со временем Надя её место подле барина не заняла.