Юлия Андреева - Метресса фаворита. Плеть государева

— Всё.

Ушаков с восторгом глядел на дело рук своей дочери, понимая, что теперь знает, как именно исчезли санки наследника. А исчезли они очень просто. На месте похищения находилась дорожная карета итальянцев, и сначала Андрей Иванович считал, что как раз в этот момент итальянская пара добралась до Санкт-Петербурга — стало быть, карета была переполнена людьми, мебелью и багажом. Но если верить Полине, Берестова прибыла на место раньше, нежели граф Феникс. Дом был снят и протоплен, явившись по указанному ей адресу, агентесса застала там актрису Гольдони, которая выдавала себя за свою сводную сестру, но на встречу с итальянцем они отправились только вечером. А кто сказал, что магистр приехал не раньше? Если Феникс собирался помочь Берестовой выкрасть сына, он мог заранее опустошить карету, когда же мальчик подъехал, его остановили, вытащили из санок или даже вместе с санками запихнули в пустую карету. Размеры позволяли устроить там и трое таких санок. Что же до лошадки, то её можно было отпустить или, более вероятно, привязать к той же карете, как сделал это ушаковский возница с лошадью Трепова. Никто никогда не спросит, отчего за каретой привязана ещё одна лошадка. Надо, вот и привязана. Что же до особой приметы — белой звёздочки во лбу, так спроси любого цыгана-конокрада — и он тебе расскажет, как замазать дёгтем или ещё чем чёрным пятно во лбу. И, вот тебе и чудеса, был чёрный конь со звездой во лбу, а стал просто чёрный. Времени на такое волшебство — минута, а то и меньше.

Всё сходилось, кроме одного — слишком сложное похищение Загряжского. И если итальянец специально опорожнил свою карету, дабы затолкать туда санки, если он так здорово спланировал всё это дело, остаётся непонятным, каким чудесным образом он понял, что перед ним тот самый ребёнок, которого он должен был похитить?

А если так, получалось, что Берестова тут ни при чём и на самом деле магистр планировал похищение не Загряжского, а наследника престола?

— Необходимо срочно арестовать итальянца и его русскую спутницу, — сделал единственный возможный вывод Ушаков и, закончив речь, вздохнул с облегчением, уставившись на внимательно слушавшего его Толстого.

Разговор проходил в кабинете Петра Андреевича в крепости, где они договорились встретиться в связи с особой важностью ситуации. А действительно, не секретничать же в помещениях, которые выделил для проведения следствия добрейший Меншиков. Чай, не первый день Александр Данилович при дворе, давно уяснил, как дыры в стенах проворачивать да крохотные секретные комнатки за ними прилаживать. А в комнатках тех, ясное дело, специальные слухачи на жалованье. Только если в царских хоромах все они служат Тайной канцелярии, то здесь — к гадалке не ходи, кормятся от того же князя Меншикова.

— Арестовать. Однако прыток ты, брат, как бы нам за этот самый арест головами не поплатиться. Он же, сам знаешь, к кому приехал. Чьи прихоти исполняет.

— А ещё я знаю, что этот самый граф похитил сына генерала Загряжского, а намеревался выкрасть цесаревича, — упорствовал Ушаков. — Ещё неизвестно, что этот ирод сделал с ребёнком.

— Похитить наследника престола? — Толстой втянул голову в плечи. — Но если это действительно так, если заговор, то...

Друзья замолчали, думая об одном и том же, кому кроме, естественно, них двоих, было выгодно исчезновение будущего императора российского? Екатерине Алексеевне. Сгинет юный Пётр Алексеевич, сын Алексея, внук Петра, — и можно назначать нового претендента на престол, и уж на этот раз государыня не обмишурится, сделает всё возможное, чтобы протолкнуть в наследники первой очереди одну из своих дочерей. И плевать, что и Анна и Елизавета рождены до брака. Одну из дочерей на престол посадит, а их двоих как раз за похищение и убийство наследника и привлечёт. К гадалке не ходи, виновники в смерти царевича Алексея — первые подозреваемые.

— Если мы не возьмём итальянца, скорее всего, погибнет невинный ребёнок, — напомнил Андрей Иванович.

— Много их погибает. — Пётр Андреевич утирал платком пот, обильно струящийся по его лицу.

— Собираешься принести мальчишку в жертву? Но только имей в виду, что следующим после Загряжского придётся хоронить цесаревича. Понимаю, сие мы с тобой, два старых греховодника, могли бы пережить, но только, ты прав, кого первого в этом случае начнут подозревать? — Ушаков поднялся, намереваясь уйти, но тут до них донеслись топот ног и голоса. Андрей Иванович выглянул в окно, тут же приметив летящих в их сторону дознавателей. Впереди неслись расхристанный Алексей Трепов и хромающий на левую ногу Ефим Кротов, последним, едва успевая за товарищами, спешил, пригибаясь под тяжестью какого-то мешка, Тимоша Шанин.

— Как так? Почему цесаревич? Да его знаешь как после этого покушения охраняют?! — затараторил Толстой. — Это ты хватил, голубчик. Где Загряжский, а где Пётр Алексеевич. И как у тебя язык твой поганый не отсохнет такие гнусности произносить! — Проследив за взглядом приятеля, Пётр Андреевич успел заметить дознавателей, когда те уже влетали в дверь.

— А ты сам посуди. — Ушаков снова сел в своё кресло. — Мы не арестуем итальянца, вообще сделаем вид, будто бы никакого покушения не произошло. А раз нет преступления, если остановлено расследование, никто уже осторожничать не станет. И что мы с тобой, друг ситный, имеем — хитрый похититель Феникс здесь, Могильщик, который мне разные намёки делал, мол, нельзя ставить царём сына предателя, тоже, можно сказать, под боком. Как работает итальянец, мы видели, вернее, никто ничего не видел, фокус-покус. Раз — и санок с коньком не стало, растворились в снежном облаке. Что же до Могильщика. — Он махнул рукой. — Он один сотни человек стоит. — Ушаков присвистнул. — Да что сотни, он один...

В этот момент в дверь постучались, и, не дожидаясь позволения, дознаватели влетели в кабинет начальника.

— Что у вас, милостивые государи, ещё какой-нибудь трупец из холодной комнаты пропал, что вы так вламываетесь?

— Никак нет, не пропал. Добавились. Много. — Не в силах держаться на ногах, Тимошка грохнулся на колени, прикрыв заплаканное лицо шапкой.

— Какое ещё «много»?! Откуда много? — в тон Ушакову повысил голос Толстой.

— Да вот в «Медвежьем пиру» их нынче человек семь. — Трепов старался не давать воли чувствам.

— Драка, что ли, произошла? Студенты чего не поделили? — припомнил недавний разговор с Могильщиком Ушаков.

— Так точно, студенты. Гуляли всю ночь до утра, а утром проснулись, да не все. Отравление. Медикус нужен, и лучше не один. Семь трупов!

— Семь человек, говоришь? — присвистнул Ушаков.

— Пока семь, но, боюсь, скоро к ним ещё человека три присоединятся. Потому как очень плохи, — помог друзьям Кротов.