Виталий Гладкий - Маркитант Его Величества

Юрек и монах так и уснули возле костра, приятно утомлённые беседой. И впервые за несколько дней его бока не ощущали земной тверди, а, казалось, покоились на пуховиках. Наверное, причиной тому было присутствие рядом товарища (если можно так назвать совсем незнакомого Юреку человека), и полный желудок, с благодарностью принявшийся переваривать жирную зайчатину.

Однако его пробуждение было не из приятных. Чьи-то грубые руки бесцеремонно прижали Юрека к земле, заткнули кляпом рот связали, надели на голову плотный мешок и бросили как тюк на спину лошадки. Рядом с ним пристроили и монаха, судя по его негодующему мычанию. И все эти действия происходили в полной тишине, только слышно было возбуждённое дыхание нескольких человек и тихое позвякивание металлических частей оружия и упряжи. А дальше лошадку потащили под узды куда-то вглубь леса, в самую чащобу. Ветки деревьев больно стегали по голове и ногам, торчавшим по бокам кобылки.

Юрека везли добрый час, а может, и больше. Наконец раздался предупредительный оклик (наверное, часового), не очень вразумительный ответ, заскрипели ворота и лошадку подвели к коновязи. Кульчицкого, изрядно вспотевшего от страха (неужели его всё-таки настигли ищейки Гусейн-паши?!), сбросили на землю и впрямь как мешок с овсом и на какое-то время о нём забыли. Но он немного приободрился, услышав разговоры тех, кто его пленил, — это были сербы, скорее всего гайдуки.

Но с другой стороны, это могли быть и так называемые пандуры, верные слуги османов. Они были злейшими врагами гайдуков — даже большими, чем турки. Многие из них становились потурнаками и верно несли свою службу не из страха перед своими хозяевами, а по той причине, что стали изгоями, которых все ненавидели. Пандурами также называли телохранителей венгерских магнатов, но что им делать на Фрушке-Горе?

Самым скверным было то, что в пандуры иногда шли бывшие гайдуки. Когда «юнакам», как они себя называли, надоедали скитания по лесам и они хотели вернуться к мирной жизни, за них хлопотали уважаемые люди, чтобы визирь выдал разбойнику, раскаявшемуся в своих заблуждениях, «бурунтию» — своего рода индульгенцию о прощении прежних грехов. Тогда юнака, или, по-иному, мому (молодца), уже никто не мог попрекнуть его прошлым.

Но долго в своём селении бывшие гайдуки не задерживались; их манила вольная жизнь в лесах. Однако о возврате к прежнему занятию не могло быть и речи, и тогда прощённый османской властью серб нанимался в пандуры.

Хорошо зная местность, где когда-то сами разбойничали, пандуры преследовали гайдуков с какой-то непонятной самозабвенностью; турки не могли нарадоваться такими помощниками. Пандуры словно хотели отомстить гайдукам. Но за что? Это было непонятно. Впрочем, никто и не докапывался до истинной причины такого поведения. Если гайдуки ловили пандура, чаще всего шпиона, переодетого в какого-нибудь бедолагу, то участь его была ужасной — сродни той, которая была уготована турками всем юнакам.

Пойманного гайдука турки сажали на кол. А особо «отличившимся» сдирали кожу живьём. Обычно гайдукам предлагалось для спасения жизни принять мусульманскую веру, но в большинстве случаев этот искус отвергался ими с презрением. Что касается пленённых гайдуками пандуров, то их считали хуже бродячих собак и казнили без долгих разговоров.

Об этом как раз и думал Юрек, лёжа в неудобной позе на каменистой земле, которая изрядно давила на рёбра мелкими и крупными камешками. Поди, докажи гайдукам, что ты не пандур, не турецкий шпион... Кто ж его будет слушать? Хорошо бы монах за него похлопотал... Гайдуки не станут трогать священнослужителя, только разберутся, тот ли он человек, за которого себя выдаёт.

А ежели нет? Что, если монах — шпион пандуров? Ратко рассказывал, что пандуры принимают разные обличья, их трудно раскусить. О-о! — мысленно простонал Юрек. Тогда ему точно конец. Повесят гайдуки на кривом суку и его, и монаха. И вообще: на кой ляд он забрал из тайника все свои накопления?! Теперь о них можно забыть, он снова нищий. Гол как сокол!

Последняя мысль напрочь выбила из головы Юрека все его страхи и опасения. Какая теперь разница, будет он жить или умрёт?! Человек без увесистого кошелька — это ничтожно малая величина, без которой мир может обойтись совершенно спокойно. Да и нечего нищему делать в этом мире. Быть попрошайкой — тяжкий крест, который не всем под силу.

— Поднимите их! — прозвучал чей-то властный голос.

Юрека заставили встать на ноги, схватив за шиворот; затем сняли мешок с головы и вытащили кляп изо рта, но развязывать не стали. Это было скверно...

— Кто такие? — грубо спросил широкоплечий серб, длинные волосы которого были перевязаны чёрной лентой.

Похоже, это всё-таки были гайдуки, и пленников допрашивал их предводитель — арамбаша.

Первым ответил монах. Он был на удивление спокоен. Наверное, верил, что его не тронут, в чём Юрек сильно засомневался, глядя на разбойничьи физиономии, окружившие пленников.

— Меня зовут Йован, — сдержано ответил монах. — Я послушник монастыря на Привиной Главе.

— Послушник! — фыркнул арамбаша. — И что делает святой человек в лесу, да ещё ночью, когда ему положено быть в обители и молиться за нас, грешных?

— То же, что и многие другие люди — иду по своим делам.

— Только не по той дороге, которая ведёт на Привину Главу, — парировал его доводы арамбаша.

— Как говорили древние, все дороги ведут в Рим. У меня есть поручение настоятеля нашего монастыря, которое я обязан исполнить.

— А похоже, ты просто шпионишь за нами! — резко сказал арамбаша. — Надо же — поручение... Кто поверит в эти сказки?

— Вы. Вам стоит всего лишь отправить гонца в монастырь, чтобы там удостоверили мою личность.

— Эй, юнаки, кто хочет бить ноги, топая по лесным зарослям на Привину Главу? — не без иронии спросил арамбаша, обращаясь к гайдукам.

Ответ был вполне ожидаемым.

— Да на кол его, чтобы долго не морочиться! На кол! Это лазутчик пандуров! — раздались возгласы.

— Вот видишь, хитрец, тебя уже раскусили, — самодовольно улыбнулся арамбаша.

— Загубить православную душу — большой грех, — спокойно ответил монах. — А убить священнослужителя — вдвойне грешно. Кто на это решится, тому гореть в аду до скончания века.

Гайдуки смутились, тихо загомонили: «Надо бы разобраться... Неровен час, ошибёмся...» Да и сам арамбаша почувствовал себя неуверенно. А что, если монах и впрямь послушник монастыря?

— Ладно! — решительно сказал предводитель гайдуков. — Быть по сему! Пошлём в монастырь гласоношу! Но у меня есть ещё вопросы. Кто этот человек? — Арамбаши указал на безмолвного Юрека. — Он с тобой?

— Нет. Мы с ним познакомились вчера. Он просто путник... — И тут же поспешно добавил: — Но он хороший человек!