Владимир Дегтярев - Коварный камень изумруд

— А пошли отсюдова, — как будто ничего меж ними не случилось, сказал Иоська. — Место тебе подыскал хорошее. Император российский, Павел Первый, тот, что помер или что там получилось, ещё будучи вживе, подписал Указ об образовании торговой кумпании «Русская Америка». С русской стороны той кумпанией руководил сибирский купчина Шелихов, так он благополучно помре. А сейчас руководит дворянин Резанов. По американским законам можно открыть такую же кумпанию, это не возбраняется. Такую кумпанию хочет открыть мой названный отец. Ну, тот мужик, что меня усыновил. Который есть Гольц. Он велел тебя найти. Раз есть выгода, почему той выгодой должны пользоваться только русские? Если называется дело «Русская Америка», то американцам там тоже место должно быть! А реклама тому делу какая! О-о-о! Новый ваш император Александр Первый тоже вошёл в кумпанию «Русская Америка». Тридцать паёв взял, из тысячи. Глядишь, и ты, Егоров, скоро станешь себе паи покупать. У Гольца. Разбогатеешь, ууу! Нынче русские в большой цене. Так как, пойдём?

Егоров ничего не понял, о чём болтал Иоська Гольц. Его торговля не интересовала, ему надо было в Россию на войну попасть. Он даже про своё золото в этой Америке забыл. Но тут вдруг вспомнил:

— А Провоторов, сволочь и вор, он тоже в той кумпании?

— Потонул купец Провоторов, — немного подумав, сообщил Иоська Гольц, подумал ещё и добавил, — в том году и потонул, когда тебя с банком в обман ввёл.

— Ладно, — сказал тогда Егоров, тоже малость подумав, — пошли.

— Сначала вещи свои забери, — сказал Иоська. — Больше сюда не попадёшь, Бог даст.

— Бог дал, Бог взял, — сказал на то Егоров, собрал вещи, и они не пошли, а поехали. Иоська, оказывается, приехал за Егоровым на двуконной повозке, которая качалась на двух колёсах.

— Мягкость какая, видал, а? — спросил Иоська, когда Егоров устроился в повозке поудобнее. — Американская мягкость. Рессора называется.

За ними, когда отъехали от ночлежки, тронулся крытый шарабан, тоже при двух лошадях, но без рессор, а на круглых пружинах. Егоров заметил, что Иоська Гольц махнул тому шарабану за ними ехать. Ну и пускай его, едет так едет. Все американцы ездили, а не ходили. Расстояния здесь, как в Сибири. Большие расстояния. Без коня здесь никак. И вообще — здесь никак. Завтра голландский парусник уйдёт обязательно с ним, с Егоровым. Мало ли что Иоська говорит. Если Америке Егоров нужен, то ему-то Америка не нужна. Точка.

Скопить на погрузочной портовой работе Егорову удалось самую малость — двести серебрянных долларов, то есть, десять монет. Они и были прикопаны там, куда бы надо заехать. Да ещё там прикопаны старые подкурганные украшения, когда-то в Сибири купленные Егоровым за десять рублей у бугровщика Кольки Шпоры. И пистоли прикопаны, боевые тульские пистоли. С зарядами прикопаны. Пистоли смазаны в перетопленном китовом жире. Сохранность должны соблюсти пистоли. Америка же, ети её в дышло! Без пистолей тут никак.

— Ты, вот что, — попросил Егоров. — Ты, Иоська, подверни на край того вот, пятого причала. У меня кое-что под камнями спрятано. Надо бы тоже забрать. Ты подожди меня здесь, а я схожу, заберу.

Иоська тпрукнул лошадей, и Егоров пошёл на позадки старого, уже обрушившегося докового строения. Крытый шарабан, который он и не замечал, тихо тронулся за ним. Тронулся как раз туда, куда надобно было Егорову, там дорога шла, мало ли кто едет той дорогой?

Семь лет работая грузчиком, да то ли на американском воздухе, то ли на американской еде — кукуруза, свинина, бобы, но стал Сашка Егоров здоровей Саввы Прокудина. Заматерел сильно. Мог подковы гнуть, а уж ихние серебряные доллары двумя пальцами сгибать в пирожок, так это запросто.

Потому Егоров, спокойно, одной рукой отвалил камень, что прикрывал его тайный схрон, откинул доски, разгрёб землю. Открылось днище ведёрной бочки. Егоров бочку вынул, а она и рассыпалась, старая больно бочка, никуда не годная. Упал на землю кожаный мешок с могильными украшениями древних людей, кисет с двадцатью серебряными монетами и оба армейских пистоля, плотно завёрнутых в кожу.

— Здорово, поручик! — сказал сзади до жути знакомый голос. — Ну, нашёл я тебя, чтоб ты сдох! Указали мне на тебя добрые американские люди! Дай им воровской бог воровского счастья! Тащи своё добро сюда. Тащи, тащи!

Малозёмов! Клятый сержант Малозёмов!

Егоров Александр Дмитрии, бывший поручик тайной канцелярии её императорского величества, а ныне американский портовый грузчик, попривык в том американском порту к неожиданным событиям личного и неприятного свойства. Не вставая с колен, он повернулся на голос.

Малозёмов, похудевший, одетый во всё, что продают в окраинных магазинах этого клятого города, стоял в трёх шагах от Егорова и будто назло ему, покачивал в левой руке... изумруд! Тот самый изумруд, в покраже которого будто бы обвинили Егорова. И как толковал ему купчина Провоторов, обвинила Егорова сама императрица! А вот кто украл бесценный камень — сволочь Малозёмов!

— Добро своё кидай сюда, я сегодня ещё не жрал! — прикрикнул бывший сержант Малозёмов на бывшего поручика. В правой руке его подсвёркивал хороший американский нож бруклинской заточки.

— Мог бы этот камешек, каким хвастаешься, продать да пожрать, — ответил вору Егоров, опять поворачиваясь к своему зарытому имуществу.

— Ты меня опять житью учишь? Этот камень мне в Санкт-Петербурге станет годным. Вот сейчас тебя прикончу и поплыву в Россию. Ты у меня поперёк дороги встал, других препятствий не имею!

Егоров стал поворачиваться на голос, одновременно стянул с пистолей чехлы. Цапанул в каждую руку по пистолю и взвёл их. Краем глаза уловил, что на затравных полках порох есть! Ещё подумал: «Ну, туляки, не подведите»! Повернулся и выстрелил с обеих стволов.

Один ствол пульнул в коротконогую фигуру Малозёмова, а второй пальнул в лошадей, что тащили шарабан. Лошади всхрапнули и понесли по гнилому пирсу в залив. А по концу пирса обе лошади в залив и упали. Оттуда, из воды, вроде, кричал человек, так пускай его... пускай тонет. А сержант Малозёмов, стоявший с длинным ножом в трёх шагах от Егорова, отлетел назад, грохнулся оземь и больше не шелохнулся. Не подвели тульские пистоли...

Нет, подвели пистоли, подвели. Зелёный камень изумруд от пули, летевшей в Малозёмова, разбился на мельчайшие брызги, и они усеяли весь песок.

Не собрать.

А уже рядом, за доковыми сараями, заорали. Много людей заорало, громко, зло.

Егоров едва успел зарыть назад обломки бочки и свои могильные драгоценности. Навалил камень на схрон.

Пистолеты не прятал...

— За убийство человека... именем Малозём, и за насильственную смерть его кучера... именем... чёрт не разберёт русские имена... и за насильственную смерть его кучера, тебя, изверга, именем Александр Егорофф я отправляю на Остров Манхеттен! Пять лет каторжных работ! — сказал нью-йоркский городской судья и ударил по столу молотком. — Повезло тебе, что кожей ты белый человек!