Станислав Венгловский - Лжедмитрий

Конечно, мрачные недоброжелатели прошипят: «Aquila non captat muscas!» [5] Орёл не ловит мух (лат.). Дескать, не против крымского хана обязан стоять с войском коронный гетман или даже польный, но против шведов, турок, московитов. Но если победу заметит и оценит сам король? Если он призовёт сандомирского воеводу и наградит его как положено? Король Сигизмунд любит поступать подобным образом.

Пан Мнишек мечтательно закрывал глаза, забывал о Климуре, Стахуре и прочих людях из своей свиты.

Но происходило всё это уже невдалеке от Острога, на последнем привале. Стояла солнечная погода. Дорога впереди не сулила неприятностей.

Потому и пан Мнишек открыл глаза, ласково посмотрел на Климуру, на Стахура и сказал:

— По коням!

— По коням! — раздалось и повторилось уже в отдалении, по лесной опушке, где остановился обоз пана Мнишека, докатилось до карет с молодыми паннами, что сопровождают панну Марину.

— По коням!

— По коням! Едем!

Сандомирский воевода нисколько не преувеличивал, заверяя князя Константина, что ему по нраву острожская крепость и весь город Острог.

Сандомирский воевода любил замысловатую смесь белостенных хат, которые лепятся по склонам холмов, сочетаясь с видом грозного замка, устроенного с учётом требований европейской военной науки — с башнями, воротами, с подъёмными мостами. Даже каменные стены и рвы вокруг города приобретают здесь удивительную прелесть и привлекательность.

В этот же раз пан Мнишек подъезжал к Острогу в особом настроении и с особыми надеждами, ещё, пожалуй, не очень ясными, а потому и тайными. О сути их не мог рассказать даже самому себе.

Но вот перед ним с грохотом и лязгом цепей опустился подъёмный мост. Вот окутались дымом высокие валы — это салютуют пушки. Вот троекратно прокричали казаки:

— Слава!

— Слава!

— Слава!

Мощное эхо вспугнуло в тополиных ветвях задремавшее птичье царство. Всполошились вороны.

Однако среди надворных казаков пан Мнишек не увидел сотника по имени Андрей Валигура. Он вопросительно посмотрел на пана Стахура — тот поднял плечи. А Климура глядел восторженно.

Казаки, правда, были как на подбор. Рослые, черноусые. В новеньких, с иголочки, жупанах малинового цвета, в одинаковых шапках. Они так ловко и согласно выдернули из ножен и вскинули сверкающие сабли, что совершенно умилили высокого гостя.

Он улыбнулся из седла, давая понять, что ставит это воинство в один ряд с европейским. Что нисколько не связывает их с той дикой и страшной силой, непредсказуемой в своих намерениях и действиях, каковою воспринимаются черкасские казаки прочими вельможами, сидящими в замках в сердце Речи Посполитой...

«Народ необходимо изучать! — был убеждён пан Сандомирский, как любил он сам себя величать — по названию вверенного ему воеводства. Он был сейчас доволен собою. — С таким народом надо уметь управляться. Надо уметь использовать неуёмные силы. Этого не понять случайным правителям».

Мысли тотчас взметнулись так высоко, что иному хозяину впору их испугаться. Что говорить: нынешний польский король — один из случайных правителей. Он не понимает польского народа. А тем более народа черкасского. А ещё — московитского.

Надворных казаков князя Острожского сегодня возглавлял новый сотник, тоже молодой и бравый, но вовсе незнакомый пану Мнишеку. И это не могло не тревожить. Воевода оглянулся на карету, в которой сидела дочь Марина, мечта польских рыцарей. Молоденькая девушка высунула в окошко тонкую руку, обтянутую лёгкой тканью, приветливо помахивала встречающим. Порою она выставляла над рукою нежное лицо — встречавшие враз забывали о главном виновнике торжества, о пане воеводе. Но отца это нисколько не огорчало. Он радовался впечатлению, которое производит на народ любимая дочка.

Воевода снова задумался. Что бы могло означать отсутствие среди казаков сотника Валигуры? Возможно, сотник, отличившийся в недавней битве с татарами, стал у князя кастеляном Острога вместо старого Домуха? Всё прояснится внутри стен. Даже перед воротами княжеского замка.

Стахур держался рядом, верхом на коне. Покачивал головою в такт движениям животного. А получалось — поддакивает своему патрону.

Надо сказать, сандомирский воевода непременно чувствовал в себе какое-то беспокойство, как только ему предстояло встретиться с князем Константином. Разумеется, встретиться один на один.

Встречи же в королевском замке, на сейме, — не имели большого значения.

Конечно, волнения этого никто не в силах заметить. Даже заподозрить. Но сандомирскому воеводе втайне казалось, будто князь Острожский, киевский воевода, старейший сенатор Речи Посполитой, смотрит на него свысока. Что старик гордится своими воинскими победами над врагами Христовой веры и своей высокой учёностью, своими волынскими «Афинами», как принято называть теперь Острог в кругу учёных мужей. Впрочем, что касается учёности, Мнишека это нисколько не волновало. Если понадобится, если Бог позволит долго прожить на белом свете, то учёностью не поздно заняться и в старости. Кроме того, разве Александр Македонский, скажем, стал известным и знаменитым по причине своей учёности? Или Цезарь... Владыки помыкают учёными, а не наоборот. Так было всегда... Что же, можно будет завести в Самборе разные там академии. Стахур о том мечтает. Можно будет учредить типографию при помощи заезжих мастеров. Как сделал тот же князь Константин при помощи Ивана Друкаря, учёного московита, ставшего таковым в Краковском университете. Можно будет толковать с учёными на предмет того, что же именно хотелось сказать Цицерону или Овидию таким-то там и таким-то словом...

Пана Сандомирского беспокоила лишь возможность упустить время и условия, при помощи которых добиваются воинской славы.

Князь Константин добился её в свои молодые годы. С той поры утекло много воды. Но слава прилипает к человеку крепче родимого пятна. Она не забывается.

Подобные размышления не оставляли сандомирского воеводу даже во время весьма приятного путешествия из Вишневца в Самбор. А не заехать в Острог он не мог. Хотелось посмотреть старому князю в глаза если уж не как равный равному, то хотя бы так, как можно смотреть в глаза человеку, с которым тебе по дороге. По дороге, разумеется, которая ведёт к славе. Потому что достигнута победа. Потому что пленные татары наверняка уже пригнаны в Самбор. Как доказательство победы.

Юрий Мнишек нарочито выбрал путь, которого избегал на протяжении двух последних лет. Путь кратчайший, хотя и опаснейший. Он проложен через густые леса, наполненные разбойными ватагами. Конечно, страшны не разбойники. Страшны обвалы, реки, которые вдруг становятся неодолимыми. И выбран этот путь несмотря на то, что в оршаке — дочь Марина с прислугой и компаньонками — всего пять карет.