Станислав Венгловский - Лжедмитрий

— Православны-ы-е! Что дела-е-те! Бог за каждым следит!

На него не обратили внимания. Его голос звучал комариным писком на морде ревущего быка.

Отец Варлаам в отчаянии вскинул над собою руки, уповая на помощь Бога, как вдруг у него за спиною, возле корчмы, с резким топотом копыт и скрипом колёс остановилась телега. Отец Варлаам, едва успев оглянуться, узнал бегущего отца Григория. За ним мельтешили, путаясь в одеяниях, Мисаил и Пафнутий.

Отец Григорий в несколько прыжков оказался у беснующейся толпы.

— Стой! — раздалось. — Молчать!

Сильный голос, удивительное дело, совершил чудо. Толпа онемела. В ушах у отца Варлаама зазвенело от тишины. Вместе с людьми замерли и животные.

— Что тут происходит? — властно спросил отец Григорий. — Ты говори! — ухватил он за руку самого рослого мужика в чёрной шапке и с опалёнными солнцем голыми плечами.

Мужик вертел головою, ища поддержки у сельчан.

— Да я что? Я — с людьми!

— Говори! — приказал отец Григорий таким голосом, которого отец Варлаам от него и не слышал. — А вы придержите ещё парочку свидетелей, — добавил он Мисаилу и Пафнутию.

Толпа тут же начала распадаться, и отец Варлаам увидел человека, которого убивали. Человек лежал в луже крови.

Мисаилу и Пафнутию удалось схватить за руки двух самых слабосильных сельчан, к тому же пьяненьких. Они не понимали, зачем их держат, но головы на всякий случай втягивали в плечи.

Рослый мужик между тем обречённо поведал:

— Так коней воровал... Дело известное... Сам Бог велел бить... Миром... Судьба такая...

Подошедший корчмарь подтвердил его слова. Схваченные свидетели без поддержки толпы тоже начали протрезвляться. Они уже кивали головами:

— Коней, значит...

— Коней... Всегда за такое били...

Избитого конокрада перенесли в тень и бросили на сено. Окровавленную голову прикрыли старым рядном, которое корчмарь принёс из своего овина.

— Пока от мух, — сказал. — А преставится — так глаза накроем... А там... Господь Бог решит... Всем когда-нибудь в землю...

В селе — позади корчмы, над рекою — долго не умолкал человеческий гомон. Красным колесом выкатился на небо месяц, но быстро превратился в серебристую миску, наполнил село молочным светом. И тогда оно угомонилось. Над рекою запели молодые голоса.

Мисаил и Пафнутий, намахавшись вилами при корчмаревом овине (отрабатывали харчи), молча понесли усталые тела опять на сено.

Отец Григорий, который работал не меньше их, не чувствовал усталости. Он присел на завалинке.

Отец Варлаам почти не работал, а помогал товарищам словами. Он совсем не устал, но позабыл о еде и сне. Он примостился в тени яблони. Спина его ощущала тепло древесного ствола. В разговор отец Варлаам не вмешивался, а лишь изредка осенял себя по привычке крестным знамением.

— А было их, говорят, двое, — тянул корчмарь. — Ну конечно. И я так думаю. Перехожие... Таких теперь как звёзд на небе... Сдаётся, оба у меня ночевали. Трудно признать... А что у человека в голове — догадайся. Так один, говорят, на краденом коне ускакал в сторону Киева... А этот... Может, и не виноват... Да уж схватили... Перед Богом ответ держать... Мужики злость согнали — и довольны... Сколько таких за лето перекалечат...

Отец Григорий сам ничего не рассказывал, а всё выспрашивал, сидя спиною к отцу Варлааму. Отцу Варлааму занимательно слушать ответы корчмаря. Будто книгу читаешь, в которой пишется про древнюю землю, где зародилось русское государство, но где русский дух перестал буйствовать по причине татарского нашествия. А затем пришли литовские князья. И вот, не так уж и давно, все эти земли отошли к Речи Посполитой. При литовских властях, да и при польском короле Сигизмунде II, даже при Стефане Батории, Православная Церковь не жаловалась на притеснения со стороны государства и панов, но теперь дела её пошли хуже. Особенно после того, как было принято решение о слиянии Католической и Православной Церквей. Объединение назвали унией.

Мерно струился корчмарев рассказ. Многое в его речи казалось отцу Варлааму превратно понятым. Однако отец Варлаам слушал уже краем уха. А всё более убеждался почему-то, что отец Григорий не тот человек, за кого он выдаёт себя перед людьми.

Так и задремал отец Варлаам под тёплым яблоневым стволом. А когда раскрыл глаза — всё вокруг было красным. Даже несуразная корчма превратилась в розовый дворец. Унылые дыры в соломенной стрехе казались изумрудными заплатами.

Это вставало солнце.

Уйти собирались на следующее утро, но задержались. Уж очень глянулись работники старому корчмарю.

— Озолотил бы вас, добродим, — приговаривал он. — Ну да и так не обижу. Только не уходите ещё.

Наконец изготовились в дорогу. Получили плату за труд. Уже закинули за плечи котомки. А на пороге вдруг вырос какой-то человек.

— Хрещеник ваш, отче Григорий! — всплеснул руками корчмарь.

О конокраде к тому времени совершенно забыли, вроде похоронили. А он, выходит, оклемался. Он даже сходил к реке, умылся. Только на лицо — лучше не смотреть.

Корчмарь стал наполнять кварту горелкой.

— С возвращением! — приговаривал многозначительно.

То был совсем молодой человек. Корчмарь не ошибался: он его уже видел. Пришедший явился в одних мокрых портках, облегающих крепкие длинные ноги. Руки и тело, сплошь в кровавых ссадинах, свидетельствовали об одном: Бог не обидел человека силой.

Корчмарь кивнул служке. Тот мигом выставил на стол деревянную миску с борщом, отвалил ножом скипу хлеба.

— Ешь, Божий угодник!

Однако новый гость, завидев готовых к отправлению людей, упал перед отцом Варлаамом на колени, признав его за главного.

— Святой отче! — умолял. — Христом Богом прошу: возьмите с собою! Я вам пригожусь. Я завтра уже буду в силе. А там и лицо ко мне вернётся... Я сам побывал в монастыре... Да об этом потом...

Отец Варлаам насилу оторвал от себя чужие руки. Отец Варлаам ещё никогда не слышал такой мольбы, обращённой к нему. Он покраснел и уставился на отца Григория.

Решение у того созрело мигом:

— А что? Возьмём. Не на руках ведь нести. Только идём мы не в Киев, а на Волынь.

Какое-то замешательство промелькнуло на лице у конокрада. Он запнулся, но быстро переборол себя:

— Не в Киев... Да... Мне теперь всё равно... Мне бы только отсюда вырваться... Сейчас прихвачу одежонку... В пути высохнет...

Он был прав, этот новый, уже пятый по счету, путник по имени Харько. Он пригодился.

Никто, оказалось, не мог так быстро и ловко исполнить любое намерение отца Григория. Харько и сам предлагал много необычного, но легко переносил отказы. Только отказы не мешали ему вновь обращаться с теми же предложениями.

Так получилось и с приобретением коня и повозки.