Юрий Слепухин - Государева крестница

— Караваны досматривают, — заметил Юсупыч.

— Что с того? Досмотрщики тоже люди... Да что о том толковать, коли нет у тебя такого знакомства. Ладно, Юсупыч, может, чего и придумаем.

Тебе у Елисейки-то не боязно ещё обретаться? А то гляди, как бы нам не переиграть!

— Я так думаю, пока ещё могу там посидеть.

— Ну, тебе виднее.

Годунов хлопнул в ладони, вошедшему служке велел проводить гостя — арап всегда пробирался в палаты тайным ходом, чтобы кто-то невзначай не увидел. Оставшись за столом в одиночестве, Димитрий Иванович налил себе ещё, однако пить не стал. Вино уже слегка затуманило голову, а сейчас было над чем поразмыслить. Дело с сотником и его невестой сказывалось хлопотливее, чем можно было принять вначале. Мысль об иноземных купцах не случайно посетила его — он уже давно понял, что Андрею, если он не захочет отказаться от Насти, нет иного пути, кроме как за рубеж. Однако чего ради думать про султановы земли? Слава Богу, есть и поближе...

— Судя по вашей кислой мине, — сказал посол, — сегодня господин канцлер ничем нас не порадовал. Или вы просто не успели ещё оттаять с улицы?

— Мороз сегодня не так уж силён, — отозвался Лурцинг, прикладывая ладони к печным изразцам. — Такой случается и в наших краях, хотя ближе к Рождеству. Насчёт канцлера вы не угадали, его сообщение самое приятное: Иоанн принимает нас на будущей неделе, так что можно собираться в обратный путь.

— Слава Иисусу Христу, — с чувством произнёс посол и осенил себя крестным знамением. — Я уж боялся, что придётся тут зимовать!

— К счастью, нет. Однако по поводу моей «кислой мины» господин барон может похвалиться своей наблюдательностью. Я в самом деле озабочен... и боюсь, это моё состояние придётся разделить и вашей милости.

— Иоахим, вы меня пугаете!

— Пугаться пока рано. Хотя... почём знать? Когда я выходил от канцлера, один писец тайно передал мне приглашение господина камергера посетить его по возможности скорее. Что я и сделал.

— Это было не опасно?

— Не думаю, я ведь уже давно испросил у канцлера дозволения время от времени знакомиться с достопримечательностями Москвы и, в частности, кремля. В случае чего могу сказать, что ввиду скорого отъезда решил зайти попрощаться с господином камергером, к которому был вхож по рекомендации господина канцлера...

— Такая рекомендация была? — удивился посол.

— Разумеется. Вы же помните: когда Висковатый прямо спросил меня, с какими целями я так прилежно обнюхиваю московские подворотни, и мне пришлось рассказать о госпоже фон Красниц...

— Ах да! Да, да, помню, он посоветовал вам обратиться к одному бояру...

— Совершенно верно.

— И этот бояр был камергер Готт-ду-нофф. — Посол щёлкнул пальцами. — Иоахим, оцените юношескую остроту моей памяти! Однако рассказывайте дальше, мне не терпится разделить вашу озабоченность.

— Вы её разделите, — пообещал Лурцинг. — Сегодня Годунов сообщил мне, что ваш племянник попал в чрезвычайно неприятную историю... я бы сказал, крайне опасную.

— Бог мой, кто не попадал в таком возрасте! Я был ещё моложе, когда однажды удрал из одного дома не только без сапог, но и без штанов, то и другое мне, правда, успели выбросить вслед...

— Камергер имеет в виду неприятность иного рода. Молодой человек собирается жениться...

— Я помню, он даже называл имя девушки. Не то римское, не то греческое — красивое имя!

— Ваша память действительно делает вам честь. Так вот, в неприятную историю попала скорее она — я имею в виду невесту вашего племянника.

— Черт побери, Лурцинг! Уж не хотите ли вы сказать...

— Нет, нет, что вы! Я хочу сообщить вам услышанное сегодня от камергера, если, конечно, вы дадите мне высказаться, не перебивая на каждом слове.

— Простите, я слушаю!

— Девушка имела несчастье попасть в поле зрения... и внимания... некоего чрезвычайно высокородного лица. Кого именно — камергер не сказал, скорее всего из осторожности. К этому лицу близок лейб-медик Иоанна, небезызвестный Алоиз ван Боммель, персона весьма подлая и опасная...

— Да, мне о нём говорили.

— Я понял так, что камергер имеет своего человека в окружении этого Боммеля и, таким образом, некоторую возможность следить за его деятельностью. Согласно информации, полученной через этого... агента, Боммель намерен похитить девушку для своего знатного друга.

Барон встопорщил усы.

— Похитить, с бесчестными намерениями?!

— А разве с честными — похищают?

— Почему же нет? Можно похитить — и жениться!

— Нет, здесь не идёт речи о женитьбе.

— Какое неслыханное свинство! — Барон вскочил и заковылял по комнате, припадая на подагрическую ногу. — Андреас уже знает о замысле этих мерзавцев? Или это только что выяснилось и он пока ни о чём не подозревает? Тогда надо немедленно дать ему знать! Пусть-ка он явится к этому типу для хорошего мужского разговора...

— Господин барон, тут всё не так просто. Насколько я мог понять... вернее, догадаться, поскольку камергер говорил довольно туманно, едва ли не намёками... так вот, похоже на то, что речь идёт об очень высоких сферах власти.

— Гм, — озабоченно сказал посол. — Вы говорите, очень высоких?

— Да, очень.

— Иными словами... Этот Боммель — он действительно лейб-медик?

— Увы, — подтвердил Лурцинг.

— Но если сам лейб-медик, как вы сказали, устраивает похищение этой девушки, то для кого же он может это делать, а? Неужели... Бог мой! Неужели это...

— Вот именно. Боюсь, что догадка, которую господин барон не решился произнести вслух, близка к истине. Поэтому тут едва ли можно рассчитывать на благополучную развязку при помощи «хорошего мужского разговора»...

— В самом деле, — обескураженно согласился посол. — Чёрт побери! А что думает по этому поводу ваш камергер?

— Он не мой камергер, он камергер его царского Величества великого князя Иоанна Московского. А что он думает по этому поводу, я с уверенностью сказать не могу, потому что боярин Деметриус Годунов — личность, как бы это выразиться, весьма многослойная. Однако сам факт, что он счёл нужным сообщить нам об опасности, нависшей над вашим племянником и его невестой, позволяет видеть в боярине скорее потенциального нашего союзника, нежели врага.

— Мне тоже так кажется. Иначе как понимать это сегодняшнее приглашение — как провокацию?

— Ну, это едва ли! Я уже говорил господину послу, что или мне совершенно изменило политическое чутьё, или канцлеру Висковатому дано указание избегать малейшей шероховатости в наших сношениях. Если это так, провокаций можно не опасаться.

— Ну допустим. Однако, раскрыв перед нами странную затею с похищением, он всё-таки сказал, чего ждёт от нас? Может быть, рассчитывает на моё вмешательство? А если ничего не ждёт и ни на что не рассчитывает, то к чему тогда было затевать этот разговор, просто чтобы поставить нас в известность? Но с какой целью?