Юрий Слепухин - Государева крестница

На следующий день Абдурахман побывал у заветной калитки, а ещё днём позже был — в сумерках уже — препровождён в покои Годунова. Боярин встретил его, по обыкновению, приветливо, на столе было приготовлено обычное угощение: мёд для гостя, вино для хозяина, блюдо с орехами и сушёным инжиром. Магрибинец не мог не оценить тонкости: услыхав однажды, что он давно уже не пробовал излюбленных с детства смоковных плодов, боярин не упускал случая попотчевать его редким для Московии лакомством.

— Чем порадуешь на сей раз? — спросил Годунов.

— Третьего дня государь снова был у недостойного лекаря, и они снова говорили про Анастасию.

— Ты гляди, как она его присушила... ежели только о ней и разговор. Не возьму лишь в толк, где он её мог видеть?

— Могущественный, он её не видел! Она его... присушила, как ты соизволил выразиться, единственно через внушение лекарево. Бомелий, да будет осквернён гроб его отца, сумел убедить государя, что ему надлежит спознаться с дочерью оружейника, ибо на то указует расположение планет...

Годунов задумчиво хмыкнул, взял орех и подвинул блюдо ближе к гостю:

— Угощайся, Юсупыч. Мёду себе налей, это твой любимый. Сам-то как мыслишь, может то быть, насчёт планид? Или врёт лекаришка?

— Ясного суждения у меня нет, — признался Абдурахман. — Астрологией, сиречь звездочётством, я досконально не занимался, посему допускаю, что Бомелиус может и знать мне неведомое. Однако мне однажды перед приходом государя велено было разложить по столу в лабораториуме — без разбору — взятые наугад бумаги с разными записями астрологическими, и то была очевидная диссимуляция... как это говорится? — для отвода глаз. Посему допускаю также, что про расположение планет сказана была ложь. Но надо ли о том гадать? Твоему ничтожному слуге, о блистательный, более важным представляется иное...

— Что же?

— Как я понял, достойную девицу решено похитить...

— Похоже на то, — согласился Годунов и разгрыз орех. — Волей-то какая ж согласится... тем более и жених ей по сердцу. Умыкнут как пить дать, и опомниться не успеет.

— Значит, надобно думать, как тому воспрепятствовать.

— А тут думай не думай — ничего не надумаешь. Коли решили умыкнуть, то никто им не воспрепятствует. Ты иначе мыслишь?

— Что могу мыслить я — ничтожный иноземец? Андрей знает ли про замысел лекаря?

— Всего я ему не говорил. Сказал лишь, будто намерены к ней посвататься... а кто — не знаю, мол.

— Ты не счёл нужным сказать ему про государя? — Абдурахман помолчал, задумчиво поглаживая бородёнку, пожал плечами. — Может быть, мудрый, ты и прав... мне судить трудно. Но свататься — это одно, а похитить — совсем иное. Сваты придут, им можно отказать со всем политесом, похитителей же встречают с оружием...

— Ты желаешь Андрею смерти?

— Как можно! — Абдурахман в негодовании воздел руки.

— Однако готов присоветовать ему оружно выступить против государевых слуг? Тогда прикинь, чем такая встреча для него кончится!

— Это так, — согласился магрибинец. — Но даже в землях почитателей Пророка, где мы не ставим женщину так возвышенно, как это делают поклоняющиеся Распятому, уступить свою избранницу без борьбы есть бесчестье. Считаешь ли ты, что Андрей должен выбрать столь низкий путь, оскорбительный для мужа и воина?

— Неважно, что я считаю, он-то сам не таков. Скорее голову сложит, чем отступится... Да тебе ли его не знать! И всё же, — Годунов раздумчиво пожал плечами, — погибнуть из-за девки...

— Рассудительный, я тоже так думаю! Однако многие мужи достойнейшие гибли из-за меньшего. Хвала Аллаху, я никогда не был женолюбом, ибо смолоду испытал на себе злонравие и коварство этих созданий, но неразумно отрицать, что женщина добродетельная есть поистине алмаз души. А кто способен трезво оценить ту, на ком задержался взор сердца? Всякая избранница представляется венцом добродетели, и потому мы не задумываясь идём для неё на любую жертву. А что для воина жизнь, рядом с честью!

— Глянь, как распетушился, — сказал Годунов. — Сдаётся, Юсупыч, ты в младости тоже всласть поблудил... хоть ныне и отрекаешься от женолюбства.

Абдурахман скромно потупился:

— Что может укрыться от твоей проницательности?

— Спорить же о том, сколь разумно Лобанову рисковать головой из-за невесты, теперь ни к чему. Пустой это разговор! Коли любит, то и не отдаст, чего тут толковать. Иное надо делать, только вот ума не приложу...

— Иноземцу мало известны здешние нравы и кутюмы, а потому я, о блистательный, не смею предлагать своих советов. Однако же решений тут не так много. Если заранее смириться с тем, что уготовила судьба, то возможности две: или лекарь убедит государя отказаться от нечестивого замысла, или они осуществят задуманное, и тогда Андрею надо либо погибнуть, либо потерять честь. Единственное, что можно сделать во избежание этого, — это спрятать девицу, заблаговременно увезя из Москвы.

— Я уж об этом подумывал... Да где её, к чёрту, спрячешь? Чай, не иголка! Увезти отсюда не так просто. Ежели и впрямь что задумали, так, может, за подворьем ихним уже приглядывают? А коли хватятся без промедления, то без труда и найдут... Минуя заставы, из Москвы не выехать, а заставщики народ дошлый, всё на ус мотают. Сразу припомнят, каким путём поехали — на Тверь ли, на Рязань аль на Смоленск... Долго ли догнать?

— В любой попутной деревне можно спрятаться так, что и следа не будет...

— Эх, Юсупыч, милый ты человек! Вижу, и впрямь неведомы тебе наши нравы. Спрятаться-то можно, да ведь кто ж даст прятаться на своём дворе? Ты спрячешь, а соседи скажут: вон, мол, туда завернули, а обратно не выезжали... Утеклеца укрывать от властей — за это, брат, по головке-то не гладят!

Расписывая трудности побега, Годунов отчасти кривил душой. Пересидеть погоню в пути — ежели провожатый не дурак — сгодится и в лесу, а вот куда путь держать... Хотя и это решить можно. В вяземской вотчине Годуновых и место нашлось бы, где укрыть беглецов, и от доноса легче обезопаситься. Но как быть дальше? На время-то утаиться не диво, однако всю жизнь в нетях не просидишь, да и ему — постельничему — вроде бы невместно заделаться укрывателем государевых супостатов. Димитрий Иванович рад был посильно помочь и сотнику Лобанову, и его невесте, однако всё поставить на кон ради того, чтобы оберегать их от царского гнева, — так далеко его готовность к добрым делам не простиралась.

— Ты вроде говорил, лекарь дозволил тебе бывать на торжище, — сказал он. — С кем-либо из земляков не спознался ли? Тут и кизылбашские купцы бывают, и из султановых земель... Может, знаешь кого?

— Господин желает что-то купить?

— Не про то говорю, куплей у меня есть кому заняться. Подумал, может, их с купцами сплавить куда подале? Ты верно рассудил: девку увезти надобно, иначе беды не оберёшься, и так увезти, чтобы следов не осталось... С купецким-то караваном оно способно бы получилось!