Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

— Его лихорадило всего два дня, — сказал чиновник.

Врачи переглянулись.

— Легочная? — спросил Бонус и вопросительно посмотрел на господина Тюлпа.

Тот ответил, подумав:

— Похоже. А где труп?

— Уже сожгли.

Тюлп продолжал, чеканя слова:

— От городских властей требуется исключительная расторопность. Чтобы покончить с эпидемией, нужны дополнительно повозки для врачей и фуры для перевозки трупов. Аптекари должны бодрствовать денно и нощно. Наша неповоротливость уничтожит весь город.

Чиновники сообщили, что дурные вести приходят и из Франции, и из Гамбурга. Люди там мрут как мухи.

— Наши врачи сбились с ног, — сказал Тюлп. — Доктор Калкун, мой младший коллега, рассказал, что весь вечер потратил на то, чтобы разыскать некие восточные курения и простой уксус. Аптекари прочно заперли свои заведения. Это никуда не годится! Если так же ведут себя и в Гамбурге — это их дело. Наш долг бодрствовать, подобно караульным во время военных действий.

— Именно так, — подтвердил доктор Бонус.

Озадаченные чиновники разбрелись по своим комнатам.

Доктор Калкун заехал к Тюлпу поздно вечером, как это и было условлено между ними. Педантичный Маттейс Эвертс Калкун был воплощением физической чистоплотности. От него пахло индийскими ароматическими травами. Энергичные движения, пытливый взгляд обличали в нем человека не только молодого и крепкого, но и целеустремленного.

— Ваша милость, — начал он прямо с порога, — я рассчитываю на стакан французского вина. Слишком набегался за день. Весь в мыле.

— А пиво? — спросил Тюлп, приглашая коллегу присесть за длинный столик, установленный перед пылающим камином.

— Можно и пива.

Доктор Тюлп велел экономке принести пива и холодной дичи.

— Я полагаю, что у вас разыграется аппетит, — сказал он Калкуну.

Доктор Калкун погрел руки перед ярким пламенем.

— Вдруг повеяло осенью, — сказал он. — Что за погода!

Экономка прислала холодный ужин, бутылку французского вина, пива и ломтики хлеба, зажаренные в масле. Молодая служанка расставила посуду на столе, сделала книксен и удалилась.

Доктор Тюлп, пригубив вино, сказал:

— Я хочу вернуться к нашему разговору… Я по поводу картины…

Калкун кивнул — дескать, помню.

— Я пришел к выводу, что заказать ее надо именно ван Рейну. Доктор Хартманс немножко сомневается в выборе. Но при этом он добавил, что ничего не смыслит в живописи. Он просто хотел бы иметь дело со знаменитостью. Я попросил его назвать эту знаменитость…

— И он назвал, ваша милость?

У Тюлпа хитровато блеснули глаза. Он залихватски закрутил ус, наподобие французского мушкетера.

— Нет, разумеется. Он обещал посоветоваться со своими знакомыми. Есть среди них даже художники. Впрочем, он целиком полагается на нас с вами.

— На нас? — Калкун искренне удивился. — Скорее, видимо, на вас. Что до меня — я недалеко ушел от доктора Хартманса в вопросах живописи и прочего малярства. Если это не будет не очень скромно в вашем присутствии, то скажу, что скальпель в моих руках ведет себя не так уж плохо. И ни в какое сравнение с кистью не идет. Я тоже целиком полагаюсь на вас. На ваше просвещенное мнение.

Тюлп взял двумя пальцами кусочек хрустящего хлеба.

— Я бы не стал морочить вам голову, если бы речь шла о сравнительно небольшой сумме.

Калкун удивился:

— А что — так велика цена?

— Представьте себе — да.

— Например?

— Во всяком случае, более тысячи флоринов.

— Немало, — произнес Калкун. — Сколько же будет нас?

— Человек восемь.

— Восемь? Не больше?

— Я не склонен приглашать кого попало, чтобы снизить сумму взноса.

— Я полагаю, ваша милость, что и ввосьмером мы преодолеем денежный барьер.

— Доктор Калкун, ван Рейн очень мне импонирует. Его манера не совсем обычна. Он молод. Рука его крепка. Говорят, он очень работоспособен и любит помучить натуру.

Калкун рассмеялся:

— Мне сказали, что он совершенно «извел» бедного Адрианса.

— Возможно. Однако труп выдержит.

— Я полагаю, что ван Рейн скоро сбежит… Вонь выгонит его.

— Ничуть не бывало! Он, говорят, втягивается в работу так, что для него не существует ни времени, ни вони… Он уже написал дюжину этюдов с Адрианса.

— Дюжину с трупа? — Калкун пожал плечами. — Что он, позу ему меняет, что ли?

— Не знаю. Но переставляет мольберт и так и этак. И свечи расставляет по разным местам. Словом, он потеет на всякий манер. Его помощники под разными предлогами убегают на свежий воздух…

— Он, наверное, и нас с вами замучает…

— Я, пожалуй, пива попробую, — сказал доктор Тюлп. — Должен сказать, что настоящие живописцы мучают натуру. Я знавал немало способных. Заказчик, естественно, требует полного сходства. А художник предъявляет свои требования. И в первую очередь — столько сеансов, сколько он сочтет нужным. В Харлеме работает Франс Халс. Вы слышали о нем?

— Нет, — сказал Калкун, занятый дичью.

— О, это настоящий мастер!

— Почему же не ему заказать портрет?

— Тут, дорогой коллега, много трудностей. Оставляя их в стороне, скажу: наш выбор должен пасть на ван Рейна. Правда, он молод еще. Лет ему двадцать пять — двадцать шесть. Его светлость Константейн Гюйгенс оценил дарование ван Рейна еще несколько лет тому назад. С той поры, как утверждают знатоки, ван Рейн сделал несомненные успехи.

— Я этого не ведаю, ваша милость, и целиком полагаюсь на вас.

— Спасибо за доверие, доктор Калкун. Но я веду разговор сейчас скорее для себя, чем для вас. Мне надо самому утвердиться в своем решении. Вы меня понимаете?

— Отчасти, ваша милость. А это что?

— Мед, дорогой коллега. Подкрепитесь им. В наше чумное время он не помешает.

— А вино?

— Вино — само собой. Ваше здоровье!

Едва ли доктор Калкун в его молодые годы и при воистину бычьем самочувствии нуждался в донолнительном здоровье, но уж так заведено: пьешь — значит, пожелай здоровья.

— Ваша милость, когда вы что-либо предлагаете, то вряд ли требуется долгое обсуждение.

— Нет, доктор Калкун. Одно дело наука, когда перед тобой больной или здоровяк, и другое — это самое искусство, где вкус играет большую роль. Одно дело, когда есть вкус, и другое — когда его нет. Я серьезно говорю: все эти рассуждения мне необходимы, чтобы убедить самого себя, что я не ошибаюсь в выборе художника. Конечно, мне легче назвать имена уже зарекомендовавших себя художников. Однако этот ван Рейн чем-то притягивает к себе. Я видел несколько его портретов, и они поразили меня свежестью, своеобразным световым решением. Мне кажется, что Ластман уже оставлен позади. Ученик явно превзошел учителя.

Мало-помалу доктор Тюлп перешел на лекционный лад. Незаметно для себя и доктора Калкуна. В руках у него очутился столовый нож вместо привычного скальпеля.