Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

Доктор Тюлп приехал в прекрасном экипаже, запряженном парой лошадей. Он был одет в новый камзол, на нем были новые башмаки. Воротник блистал голубизной. Доктор снял перчатки, небрежно бросил их на стул.

Рембрандт встретил его с подобающей учтивостью. Ученики мастера — Бол, Фабрициус, ван Флит, де Конинк — находились в мастерской, готовые выполнить распоряжения учителя.

— Господин ван Рейн, — прямо с порога начал доктор Тюлп, — я к вам с деловым предложением.

— Милости прошу, господин Тюлп. Я жду вас и готов служить чем смогу.

Доктор снял шляпу и отдал ее Лисбет, которая появилась в эту самую минуту.

— Это моя сестра, доктор.

— Очень приятно. Я даже улавливаю сходство.

— Мои родные решили, что в большом городе на первых порах Лисбет окажет мне большую помощь.

Доктор обратился к Лисбет:

— Должен сказать, что ваша помощь, то есть помощь домашних, неоценима, хотя и не всегда видна простому глазу. Куда прикажете?

— Сюда, ваша милость, в столовую.

— А может, сначала в мастерскую? Мне хотелось бы взглянуть на ваши работы.

— Я весь обложен трупами, — пошутил художник.

— Думаю, что это на пользу делу, господин ван Рейн. — И доктор многозначительно улыбнулся.

Рембрандт представил доктору своих учеников. Гость для каждого нашел приличествующее слово. Потом начал исследовать стены, увешанные картинами, этюдами, офортами, разными набросками. Особенный интерес проявил доктор к этюдам, на которых был изображен труп в самых разных ракурсах и при разном освещении.

— Вы, я вижу, даром не теряли время, господин ван Рейн.

— Ваша милость, я пытался извлечь всю выгоду из неожиданной возможности. Последние этюды я делал, плотно повязав нос. Мне кажется, что я дышал одними ушами.

Доктор сказал:

— Кстати, господин ван Рейн, труп оставлен еще на три дня. Учитывая вашу просьбу… Теперь мы можем обратиться к предмету нашего разговора…

— Пожалуйста сюда, ваша милость.

Доктора усадили в кресло, специально купленное вчера. Лисбет достала бокалы венецианского стекла.

— Вам вина, ваша светлость? — сказал Рембрандт, демонстрируя бутылку французского.

— Пожалуй, по бокалу. Именно белого. Вся эта чумная эпидемия забила мне голову. Вино придаст бодрости.

Подали фрукты.

— Может, чего-либо мясного, ваша милость?

— Нет, нет, господин ван Рейн. Вполне достаточно фруктов.

Художник уселся напротив доктора, довольный тем, как все красиво расставила Лисбет. Прямо как у Ластмана.

— Я прибыл к вам, — начал доктор, — с официальным предложением. Гильдия хирургов просит написать групповой портрет. В этом пакете двести флоринов. Это первый взнос. Окончательную стоимость должны назначить вы сами. Мы со своей стороны заранее согласны.

Рембрандт взглянул на Лисбет: та чуть не подпрыгнула на радостях. Художник вспомнил, как вел себя в подобных случаях Питер Ластман. И попытался чуточку подражать ему…

— Ну что ж, ваша милость, я очень польщен заказом. Прошу заверить гильдию, что сделаю все, чтобы достойно запечатлеть на холсте почтенных граждан во главе с вами. Благодарю за доверие и за это… — Рембрандт прикрыл пакет ладонью.

— Господин ван Рейн, я верю в вас. Полностью доверяю вам. Надеюсь, что и гильдия будет довольна. Правда, мои коллеги — не бог весть какие знатоки искусства, но достойны уважения.

— Ваша милость, а сколько будет персонажей?

— Вместе со мною — восемь. — Доктор щелкнул пальцами. — И девятый — труп. Но с него взятки небольшие.

Рембрандт рассмеялся:

— Значит, восемь, а девятый Адрианс? В хорошую компанию он попал.

— Покойник был здоровяк, — сказал доктор, — и в лечениях не нуждался.

— Ваша милость, еще раз благодарю вас за доверие. Я просил бы предупредить ваших коллег, что буду писать столько времени, сколько это нужно. Пусть не взыщут в случае чего и наберутся терпения. Это моя нижайшая просьба и к вам…

Старичок на стене аж заерзал, вспомнив о той поре, когда писалась «Анатомия». Он говорит своему двойнику на кушетке:

— Здорово ты их помучил. И они тоже тебя порядком изводили.

— Меня? — удивляется тот, который на кушетке. — И не бывало! Я заставлял их позировать, я не давал им времени для того, чтобы отдышаться. Можно сказать, я попил их кровушки.

— На это ты был мастер.

— Я был мастак работать. А не просто был мастер. Не всякий мастер — мастак.

— Пожалуй. — И старичок на стене противно хихикнул.

За завтраком Лисбет выглядела бледной.

— Нездорова? — справился брат.

— Плохо спала… Уже прошел год, как мы без отца.

— О том же думал и я, — сказал Рембрандт. — А еще я думал вот о чем: Адриан давно не пишет писем.

— Антье писала…

— Это само собой… Но ведь Адриан молчит. Может, обидели мы его?

— Ему тяжко с Герритом.

— Я у них в долгу. Неоплатном. — Рембрандт, помолчав, добавил: — Вот покончу с гильдией — поедем в Лейден. С подарками. С хорошими. У нас будут деньги. Они порадуются вместе с нами.

Лисбет упрекнула брата:

— Ежели ты станешь тратить деньги на эти восточные безделушки — мы никогда не вылезем из нужды.

Она имела в виду двух фарфоровых Будд китайской работы.

Рембрандт расхохотался:

— Ах, ты про них, Лисбет? Мне их по дешевке достал Эйленбюрг. Прелестные статуэтки! Просыпаюсь утром и — гляжу на них. Очень забавные.

— А сорок флоринов?

— Сорок? — Рембрандт продолжал смеяться. — У меня их будет много, Лисбет. Дай только покончить с гильдией хирургов. Кажется, я напал на золотую жилу. Золотую в смысле славы. Вот увидишь — обо мне заговорит весь Амстердам.

Лисбет помолчала.

Завтрак продолжался. Но недолго: Рембрандт вдруг заторопился.

— Вот-вот должен появиться доктор де Витте, — сказал он и выскочил из-за стола.

Господин де Витте вошел в мастерскую оживленный, шумный. Тут же опрокинул табуретку с банками красок.

— Господин ван Рейн, я неловок, — сказал он громко, — но у вас довольно тесно.

— Ничего, — сказал Рембрандт, — пусть вас не смущают эти баночки. Фердинанд Бол — кстати, познакомьтесь — быстро заполнит их. А что до тесноты — вы правы, доктор. Но скоро у меня будет большая мастерская…

Когда это «скоро»? Бол удивленно глянул на учителя, но тот был невозмутим и подчеркнул, что мастерская будет «просторной и красивой».

— Так куда же встать? — спросил де Витте.

— Вы торопитесь?

— Не особенно. Чума вроде кончилась. Простуды стало меньше. — Доктор задорно вскинул голову, словно один победил и чуму, и простудные заболевания. И признался: — Я никогда не позировал, господин ван Рейн. Как долго это будет продолжаться?

— От одного часа до двух месяцев, — всерьез ответил Рембрандт.