Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

Рембрандт взял лист бумаги и карандашом изобразил положение трупа, соответствующее этюду. У головы усадил некоего доктора, предположительно Тюлпа, а справа и слева от него — десять безликих фигур.

Этот набросок художник небрежно откинул в сторону и взялся за новый. Вот труп лежит, упершись головою в левый край, а пятки выставив напоказ. У ног сидит доктор Тюлп в шляпе, а остальные — десять докторов — по правую руку от него. Скальпель Тюлпа острием направлен в левое колено…

И этот набросок полетел вслед за первым…

Тут в дверях показалась Лисбет с платочком в руке.

— Я была не права, — произнесла она тихо.

Рембрандт словно впервые увидел ее. Долго смотрел на сестру. А потом сказал:

— О чем ты, Лисбет?

— Я виновата, — проговорила она.

Он пытался вспомнить: о чем это она? И вспомнил.

— Ладно, Лисбет! Я позабыл уже. Нет вина? Так оно будет! Разве ты ходишь в служанках? Тут дело похуже: куда усадить доктора Тюлпа?

Лисбет постояла еще немного и, когда убедилась, что он снова забыл о ней и о злосчастном вине, незаметно удалилась в свою комнату.

Нет, этих молодых коллег Тюлпа надо посадить по ту сторону трупа, а самого Тюлпа против них… Сказано — сделано. Набросок готов и ровно через минуту брошен наземь.

Рембрандт берет один из этюдов, на котором труп изображен с уходящими влево ногами, а голова — в тени, в сумраке. При этом место Тюлпа здесь, в голове, то есть на переднем плане (сидит вполоборота), а другие — у ног (чтобы лучше наблюдать за скальпелем Тюлпа, занесенным над грудью)…

Явился Бол. Поздоровался с учителем, собрал с пола наброски, внимательно рассмотрел их и положил на высокую скамью.

— Порви их, — сказал Рембрандт.

— Жалко, — сказал Бол. — Пусть полежат.

— А я говорю — порви!

Бол исполнил приказание учителя.

— Они не так уж плохи, — сказал он.

Рембрандт принялся за новый набросок. На этот раз делал его сангиной.

— Милый Фердинанд, — сказал за ужином Рембрандт, — мы с Лисбет чуть не поссорились нынче.

Бол поднял глаза на Лисбет.

— Да, — подтвердила она, улыбаясь.

— Надеюсь, все обошлось, учитель.

— Да. Потому что был виноват я.

— Это как сказать, — возразила Лисбет.

— Вот что, — мягко сказал Рембрандт, попивая пиво с видимым наслаждением, — у мастера Ластмана всегда имелся запас пива и вина. Я полагаю, что и в этом мы должны последовать его примеру.

Большеглазый Бол не очень понимал, о чем речь. Он шмыгнул носом, отчего нос показался еще крупнее, чем был на самом деле.

— Я объясню, в чем дело, — сказала Лисбет. — Нынче является молодой человек от доктора Тюлпа, чтобы сообщить, что доктор собирается к нам.

— Ого! — Фердинанд Бол захлопал в ладоши. — Это называется «наша взяла».

Рембрандт укоризненно покачал головой.

— Верно, наша взяла! — сказала Лисбет.

— Я не люблю загадывать. — Рембрандт строго взглянул на ученика. — Доктор едет, чтобы поговорить. Но мы не знаем, о чем. То есть мы не знаем, с чем приедет. Он может сказать «да». Но может сказать и «нет».

— А труп? — вопросил Бол.

— Труп ни при чем. Мне могут сказать, что дали возможность порисовать. Так сказать, сделали одолжение. Я должен быть только благодарен, потому что такое удается редко.

— А картина? — воскликнула Лисбет.

— Картина своим чередом. Это отдельный вопрос.

— И все-таки у меня хорошее предчувствие, — сказал Бол.

Бывали порой минуты, когда Рембрандт был безотчетливо весел. Лисбет давно не видела его таким, как сейчас, во всяком случае, после смерти отца…

Амстердам. Рейксмузеум. Март, 1984 год.

— Доктор ван Тил, вы по своей профессии и должности занимаетесь голландской живописью пятнадцатого — девятнадцатого веков. В центре вашего внимания, разумеется, Рембрандт ван Рейн. Какая, по-вашему, самая удивительная черта в характере Рембрандта?

— Удивляет его целеустремленность, несгибаемость в работе, требовательность к себе. Наверное, лучше об этом скажет вам директор Исторического музея господин Боб Хаак, автор замечательной монографии о Рембрандте…

— Господин Хаак, значит, Рембрандт есть сплав таланта и трудолюбия?

— Несомненно. До того как была написана картина об анатомии доктора Тюлпа, мы будет употреблять слово «талант», но после картины — слова «замечательный талант», а позже — «гений»… «Анатомия доктора Тюлпа» находится в Гааге, Эта удивительная вещь написана молодым художником из Лейдена в Амстердаме. После нее двери лучших домов Амстердама были открыты для него. Пришла завидная слава. Я напомню слова французского живописца и писателя Эжена Фромантена: «Рембрандт не только пишет с помощью света, но и рисует только самим светом». Сказано очень точно примерно сто лет тому назад…

Из разговоров в Гааге. Март — апрель, 1984 год.

— Портрет матери, портрет старика, автопортрет, «Апостол Павел в темнице» — это работы большого мастера.

— Но ведь был и Халс в Харлеме. Можно спорить, что выше — картины Халса или молодого «дотюлповского» Рембрандта…

— Автопортрет говорит сам за себя…

— А групповые портреты Халса?

— В автопортрете, писанном в двадцать три года, уже заложен автор «Анатомии доктора Тюлпа».

— Молодой человек уверенно смотрит в будущее…

— Нет, он пока глядит только вперед. До будущего здесь еще далеко.

— Это его навестил Гюйгенс в Лейдене?

— Да, его. Надо уточнить дату. Гюйгенс почувствовал силу настоящего мастера. Это он, несомненно, посоветовал Тюлпу выбрать Рембрандта. Но Тюлп и сам думал своей головой…

— Да, «Анатомия» — вещь удивительная.

— Она не свалилась сама собой. К ней вела трудная дорога.

— Верно, не сама собой… Но художник шел своей дорогой очень уверенно…

Из разговора на улице. Амстердам. Апрель, 1984 год.

— Скажите, пожалуйста…

— К вашим услугам.

— Эта улица носит имя Тюлпа?

— Да, эта. А недалеко отсюда — площадь тоже его имени.

— Тюлп… Доктор, профессор?

— Тот самый… Которого Рембрандт изобразил…

— Благодарю вас!

Из разговора в кафе на Хаарлеммерстраат. Лейден, 1984 год.

— И все-таки надо отдать должное мастеру Сваненбюргу. Если бы не он, возможно, Лейден не стал бы родиной прекрасных картин и офортов Рембрандта.

— Как сказать. Когда гений начинает свое поступательное движение — остановить его немыслимо. Только смерть может возвести непреодолимую преграду.

— И тем не менее, малоизвестные миру Сваненбюрги делают большое дело. Разве мало научить юношу отлично тереть краски?

— Верно, это важно.

— А отбеливать масла?

— Тоже дело.

— На мой взгляд, Сваненбюрги играют большую роль: они дают толчок, а сами часто остаются в тени.

— Но надо суметь воспользоваться этим толчком…