Софы Сматаев - Песнь моя — боль моя

После этого Бухар-жырау сказал:

— Сородичи, мы снова оказались в непроходимом ущелье. Но от нас зависит, разольется ли морем клокочущий гнев народный или канет в пустыне. В нашей воле направить его в нужное русло. Неужели так и не будет в стране хозяина, который смог бы нас объединить? Ответьте, не молчите, тишина угнетает. Беспородный конь никогда не станет скакуном, достойным батыра; коршун, как ни пестуй — все равно не будет соколом. Тулпар — один на тысячу, сокол живет на горных вершинах. Где нам найти достойного правителя, который бы не ослаблял, а укреплял нас?.. Даже лопоухий пес так просто не отдаст ягнят волку, будет кусаться из последних сил. Неужели не отыщется достойный? Иначе иссякнет напиток жизни — кумыс казахский, дети будут плакать от голода. Заклинаю вас, не молчите! Даже скала отзывается эхом, если ее окликнешь. Я жду вашего ответа, родичи мои! — Жырау разволновался, краска залила его лицо.

Оглаживая бороду, Ошаган-бий тихо заговорил, и голос его был похож на стон:

— О горемычные мои братья! Да, приходится признать, мы оказались в тупике, и выход из него, пожалуй, не найдет ни знатный человек, ни простой смертный. Черным ураганом налетят на нас джунгары. Как быть? Что я могу посоветовать? Ох как тяжело мне, я обливаюсь холодным потом при одной мысли о том, что нам грозит. Передайте своим сородичам, что я ничего не пожалею, найду такие слова, чтобы голосу моего опечаленного сердца внял весь Старший жуз. Я скажу моим землякам: не отдавайте свою землю на разграбление, а честь свою — на поругание. Я брошу боевой клич, и народ пойдет за мной. Братья мои! Не мешкайте, не теряйте времени — готовьте коней и оружие, приготовьте себя к долгим кровопролитным боям. Вот вам мое напутствие! — Старик чуть не плакал.

Следом за ним стал говорить Ахтамберди-жырау.

— Ошаган-ата, вы дали нам дельный совет. Знаете, что говорят чингизиды: песчинки, собранные вместе, — это не город; рабы, собранные вместе, — не народ. Но я бы внес поправку: если умело замесить песок, можно построить город; если умело направить простого человека, он станет опорой страны. До чего не додумается хан, то отыщет народ, найдет, сбив ноги о камни. Ханы не сочинили еще ни одной песни, а сколько их сложено народом! Народ изливает в песнях свое горе, свою свободолюбивую душу, которую он не позволит запрятать в темницу. Душа в неволе ржавеет, теряет голос. Как бы ни тяжело было казахам, они никогда не падали духом. Дух народа — это его боевой клинок, его грозное оружие. Совесть людская не стареет, наша сила в единстве. Не надо бояться врага, надо готовиться к достойному отпору. Объявить трем жузам о всенародном сборе!

После этого батыры стали разъезжаться по своим аулам, чтобы к следующему лету быть во всеоружии. Жоламан проводил Джандыра и Бексану, ему было жалко расставаться с ними.

Быстро опустел берег Теликоля, небольшой прибрежный холм стал с тех пор зваться Холмом большого сбора, а некоторые и сейчас называют его Камчи тастаган, что означает — Холм, где сошлись плети.

Оба свата — Ошаган-бий и Аралбай-батыр — ехали вместе. Аралбай вез аксакала в свой аул. Все три дня, что они были в дороге, Ошаган занимал внимание свата занятными и поучительными рассказами. Старец немало повидал на своем веку, много слышал интересного. Так, начав с незапамятных времен, он каждый раз вытягивал по нитке из канвы затейливого повествования.

— Чего только я не пережил, Аралбай, даже у ойротов побывал не единожды, наслышался там всяких историй…

— Так, может, вы расскажете, Ошаган-ата, о Халдан-хане? Много я слышал разных небылиц, хочется узнать из ваших уст. — Аралбай попридержал коня, и они поехали стремя в стремя.

Крутой, без ветра, мороз обжигал кожу, зуб на зуб не попадал от лютой стужи. Берег реки Кусутан накрыли вечерние сумерки, тьма продвигалась все дальше, обволакивая окрестности.

Вдоль берега ехали рысью два всадника, они сняли седла и попоны, чтобы прижаться к спинам коней и хоть немного согреться. Они хотели успеть доехать до дворца Сенге раньше, чем наступит ночь. Впереди трусил на бурой кобыле щуплый Зая-Пандита, он даже не смотрел на своего рослого спутника, ехавшего рядом. Лошадь Зая-Пандиты часто прядала ушами, выпуская пар из ноздрей, в лад ее неторопливой рыси верховный лама погружался в свои раздумья.

Он видел дело жизни в том, чтобы народ его жил в мире и согласии, а люди измучили ламу своей несговорчивостью, постоянными раздорами. Нет у них общего пути, большой цели; правда, он дал им единую религию, но этого мало. Он латает в одном месте — рвется в другом: видно, изношенную одежду не сделаешь новой, как ни старайся.

Зая-Пандита коснулся обледенелой бороды; длинная борода, кажется, тянет вниз его маленькую голову. «Я уже стар — мои силы на исходе, — думает он. — То, что я начал, мне не суждено завершить».

А сколько было задумано! Да, как говорится, руки коротки. Он мечтал дожить до той поры, когда четыре ойротских тумена обретут самостоятельность, чтобы их не постигла печальная участь южных монголов, подпавших под зависимость Цинской империи. Но мечтам, видно, не дано осуществиться, в родственниках нет опоры, они не поддерживают его. Родство крови не выручило. Сенге продолжает враждовать со своими братьями.

И эту поездку Зая-Пандита предпринял для того, чтобы утихомирить враждующие племена. Он, великий миротворец, и сейчас везет хунтайши добрую весть от его образумившихся братьев. Если бы так! Если бы Сенге одумался, и давняя вражда уступила место дружбе и согласию.

Когда Зая-Пандита прибыл во дворец хунтайши Сенге, он застал его там беседующим со старшим сыном Цэван-Рабданом, но и не только их — для переговоров с Сенге приехал тобольский воевода Репин. Язык и вера русского претили ему, лама ощетинился. Окинув всех надменным взглядом, он попросил хунтайши принять его наедине. Передав желание братьев Сенге о перемирии, он покинул дворец.

Зая-Пандита совершил большую ошибку, потому что вскоре, под покровом непроглядной ночи, Цзотьба-Батор вонзил алмазный кинжал в сердце своего царственного брата.

Первый месяц зимы выдался снежным, на улицах выросли большие сугробы. Октябрьский снег не растаял, овраги и лощины были покрыты белой пеленой, мороз сковал русло реки Кусутан. Сегодня во дворце Сенге-хана оживление. Приехали редкие гости — его братья Цзотьба-Батор и Цэцэн-тайша, с ними был их племянник Булат-Манжу.

Многолетняя вражда мешала им встречаться, давно уже они не знали друг о друге; только понаслышке, и вот по воле Зая-Пандиты их раздорам должен был прийти конец.

Сенге вызвал к себе ханшу Ану-хатун.

— Прикажи приготовить хорошее угощение. Не надо скупиться, наконец рассеются тучи над нашими головами. — Сенге радовался приезду братьев и не скрывал этого.