Софы Сматаев - Песнь моя — боль моя

Галдан предполагал, что́ замышляет старик, но когда тот выложил все начистоту, хан оторопел. Было от чего растеряться: Галдан знал, что хватка у ламы мертвая — попробуй не подчиниться. Старец взваливает на него такую ношу, от которой затрещат ребра. Хорошо, если он выдюжит, а если не хватит сил? Тогда он может распрощаться с престолом. Зая-Пандита поставит ханом другого — более покладистого, угодного ему человека, а он, Галдан, окажется никчемным седоком, выброшенным на скаку из седла ретивым конем. Такое серьезное дело нельзя решать сгоряча, впопыхах, надо все обдумать, посоветоваться с верными людьми, а Зая-Пандита требует немедленного ответа. Но, чтобы решиться на это, нужно иметь надежных соратников, на которых можно опереться, а таких у него раз, два — и обчелся. Нужно действовать осмотрительно, с оглядкой. У отца его, Эрдени-Батора было десять детей, а сейчас еще прибавилось несколько сыновей Сенге. Согласно обычаю и родословной, прямым наследником является Цэван-Рабдан. И кто поручится, что благожелательный и такой надежный нынче, Зая-Пандита завтра, когда наступит решающая минута, не станет гнуть свою линию? Хорошо, если он будет ему опорой, а если вдохновит заговор против него? Наверное, не стоит бояться трудностей. Надо уступить старику. Недаром он выбрал именно его, Галдана, — значит, верит в его силу. Он сказал, что у ойротов и монголов язык и вера общие; лама настаивает, чтобы он, Галдан, объединил две страны, два народа. «Что ж, глубокий смысл есть в его словах. Если я подыму единое знамя, меня ждет большая слава».

Слова старца, конечно, посеяли смуту в его мыслях, но, взвесив все «за» и «против», Галдан быстро принял решение.

— Я все обдумал, святой отец, и, если суть вопроса сводится к сказанному вами, я не стану колебаться. Вы сами выбрали меня, это обязывает. Теперь я должен оправдать ваше доверие. — Галдан склонился перед ним.

Тут над холмом заклубилась пыль. Десять всадников во весь опор мчались сюда. Зая-Пандита и Галдан-хан вскочили и схватились за луки, то же сделала и их свита.

Галдан узнал своих нукеров. На расстоянии пущенной стрелы мчался его племянник Цэван-Рабдан на белоногом жеребце. Поперек мощной холки лежал человек, его руки и ноги вздрагивали в такт галопу коня.

Остановившись на полном скаку, Цэван-Рабдан сбросил человека к ногам дяди.

— Он был послан убить тебя, но попался сам. Прикончи негодяя собственноручно! — Глаза юноши возбужденно горели.

Галдан окинул взглядом лежащего у его ног. Он без труда узнал в нем подручного Очирту-хана — своего родича.

Галдан выхватил из ножен кривую саблю, но тут за ее рукоять схватился Зая-Пандита. В его глазах не было гнева, но они сверлили таким ледяным взглядом, что у Галдана безвольно опустилась рука.

— Сынок, посмотри на этого наемного убийцу, вот он ужом свернулся у твоих ног. Прости его и приблизь к себе. Он был мечом в чужих руках, теперь он послужит тебе. А уж он, ручаюсь, послужит верой-правдой.

Услышав слова верховного ламы, убийца встал на колени, — видно, в нем затеплилась искорка надежды. С мольбой он простер руки к старцу.

— Святой отец, спасибо, что поверили в меня. Это правда: я был разящим мечом — одна рука отбила его, а другая подняла с земли. Пусть великий хан замахнется мной, замахнется беспощадно. Я никогда не дорожил жизнью, дайте мне возможность смыть мой позор.

В знак согласия со сказанным Зая-Пандитой Галдан вложил свою саблю в ножны, кованные золотом.

В тот же миг Цэван-Рабдан соскочил с коня, схватил убийцу за подбородок и провел по его горлу клинком булата. Безжизненное тело упало на землю, орошая кровью траву.

— Мой великий дед Батор и мой славный отец Сенге не верили врагам. Вчерашний враг не может стать другом.

— Зря ты так поступил, мальчик. — Зая-Пандита изучающе смотрел на него своими непроницаемыми глазами, словно видел впервые.

Но Цэван-Рабдан с вызовом выдержал взгляд тщедушного старца и сказал ухмыляясь:

— Зря или нет, это касается только меня. Такая участь уготована любому нашему врагу. И вы знайте свое дело…

Галдан побагровел от наглости племянника и гневно осадил его:

— Замолчи, сопляк! Нашел кого учить! Протри свои нахальные глаза и поклонись Зая-Пандите.

Но Цэван-Рабдан не унялся. Вскочив на коня, он высокомерно процедил:

— Подумаешь, Зая-Пандита!

Взвившись на дыбы, конь унес его в степь.

Этой весной Цэван-Рабдану пошел двадцать пятый год. Когда погиб его отец, ему было семнадцать. Незаметно пролетело восемь зим и весен. Дерзкий Галдан-хунтайши превзошел даже Сенге: упразднив двоевластие, он правил страной один. Галдан прогнал своего бывшего соратника Очирту Цецена, как шелудивого пса. Весной нынешнего 1675 года он захватил Восточный Туркестан и стал называться Галдан-Бошохтуу, то есть святой хан. Сера и селитра, доставляемые из городов Яркенда и Турфана, надолго обеспечили Галдана порохом. Пошел поток ячменя и пшеницы, риса и кукурузы. От бесчисленных конских табунов, овечьих отар и верблюжьих караванов над землей ойротов стояла завеса пыли. Стол хунтайши неизменно украшали сочные гроздья винограда, терпкое вино, налитой урюк и сладкие орехи Джаркента.

После присоединения Восточного Туркестана расцвели торговые связи с Востоком. По Шелковому пути открылось сообщение с Китаем. Теперь Восточный Туркестан был связан торговыми путями с Бухарой. Каракорумский перевал стал воротами в Индию и Тибет.

Возросшее богатство и могущество Галдан-хана было на руку и Цэван-Рабдану. Он ни в чем не знал отказа, имел все, что душа пожелает. Его дяде не всегда были по сердцу выходки своенравного племянника, но Галдан не стеснял его.

В последние месяцы Цэван-Рабдан впал в странную задумчивость. Им овладело неведомое доселе чувство. Было от чего потерять голову: его пленила внучка Очирту Цецена, юная Ахай, девушка редкой красоты. Сердце Цэван-Рабдана разрывалось от страстного желания. Ему неудержимо хотелось встретиться с красавицей Ахай. С тех пор как впавший в немилость Очирту откочевал далеко от этих мест, у Цэван-Рабдана не было ни одного спокойного дня, любовь его утроилась, всеми помыслами он был с прекрасной девушкой.

Заметив перемену в племяннике, Галдан призвал его к себе.

— Отчего ты так бледен, таешь прямо на глазах?

— Не знаю, аха.

— Так уж и не знаешь! Наверно, пришла пора жениться?

Подивившись прозорливости дяди, Цэван-Рабдан низко опустил пунцовое как мак лицо.

— Выкладывай все начистоту. Хочешь, завтра сыграем свадьбу?

— Аха, не надо торопиться.

— Нет, давай без проволочек. Мне надо скоро собираться в поход. Кто она?

Поняв, что утаивание не приведет к добру, Цэван-Рабдан открыл имя своей возлюбленной.