Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

Счастье. Сегодня мысли приходили сами, безо всякого разрешения. Эх, надо бы заняться чем-нибудь до его прихода, а то она так и будет мучиться глупыми вопросами. Да, она счастлива. Была ли она так же счастлива когда-либо прежде? Нет, не так. В детстве было счастье, но оно было вовсе другим. С отцом? Нет, с ним было трудно каждый день, а в последние годы особенно. Муж? Да, первое время после свадьбы очень было похоже на счастье. Но это счастье никаким образом не было связано с другим человеком. Мужа она уважала, была благодарна ему, сравнивая с отцом, отдавала ему несомненное предпочтение.

А вся радость тогда была ее, собственная, полностью и безраздельно. Делиться ею с супругом было немыслимо, лишь рассмешила бы своими мелочами. Как объяснить, что ей было хорошо лишь от того, что он забрал ее из ненавистного дома, от того, что ставил на место лишь изредка, а, не унижая ежедневно, как папа. От того, что она увидела мир, верней что-то, кроме герани на своем окошке, да пыльного двора, по которому гуляют утки. Что он не считал ее, как отец, совсем уж тупицей, а позволял пробовать свои силы, потакал, хоть и свысока. Это уж ее вина, что способностей в ней, действительно, нет никаких.

А потом муж то ли охладел, то ли «наигрался» с ней. Это слово она подслушала один раз, когда Мамочкин с ее отцом ругались уж больно громко. А ругаться бывшие приятели стали все чаще. Действительно, характер ее отца все больше портился с годами, а срывать его дома было больше не на ком, и он по привычке все хаживал в семью дочери, забывая, что это теперь чужая территория, где есть свои права и правила. Мамочкину это вскоре надоело и стычки между мужчинами происходили все чаще. Отец попрекал мужа приданым и вложенными в его дело тысячами, тот отвечал, что к ним имеется никчемное приложение в виде Варвары, она это слышала. Жизнь становилась снова невыносимой. Отец чего-то требовал от Мамочкина, тот свирепел и часто стал срывать злость после его ухода на жене. Варвара плакала. Потом прощала мужа. Потом были несколько дней безмятежности. Потом приходил папа.

Последний, подслушанный ею разговор, касался вывода капитала, которым грозил ее мужу отец. К удивлению, между противниками после этого наступило перемирие, видимо, совместные интересы финансового плана оказались все же сильнее эгоистических мотивов. Но длилось это недолго. Через месяц папа отравился грибами и умер в местной больничке – компаньоны как раз ездили тогда в соседний городишко по каким-то общим делам. Его привезли в Нижний и пышно похоронили на фамильном погосте. После этого, все вроде бы должно было пойти на лад между супругами, да дела пароходства стали отчего-то сильно колебаться. Возможно, это папаша вредил и с того света, но настроение мужа никак не соответствовало семейной идиллии. Он бился больше года, и положение не только выправил, а и преумножил доход, наладив все так, чтобы работало без указки, расставив на должности людей проверенных и способных.

В тот день он явился домой сияющий, похвастался завершением всех дел, «каких – твоим умишком все равно не понять, женушка» и сообщил, что теперь они могут ехать куда угодно, хоть за границу. Варвара, как девочка хлопала в ладоши от счастья. Вечером муж отправился праздновать удачу с купцами в Пароходство, взял с собой кучу денег, чтобы пустить тем «пыль в глаза» и ночевать не приехал. А уже под утро в двери постучался пристав, сообщив, что барина нашли под сходнями одной из пристаней, с пустыми карманами и проломленной черепушкой. Каким образом он оказался там в одиночестве, выяснить следствию не удалось, но факт остается фактом. Варвара Михайловна неожиданно сделалась вдовой.

Так вот, о счастье. Вдовство, само по себе, стало для нее, как ни грех такое говорить, отдушиной, глотком свободы. Никогда прежде не имела они ни дня, когда полностью могла распоряжаться сама собой – что кушать, куда пойти, что почитать, во что одеться. Ну, ходить-то, вначале было и некуда, вдова держала строгий траур. Но вот она заскучала, почуяла волю. Попав к приятельнице на журфикс, она хоть и просидела весь вечер в углу под черной вуалью, положенной ей по статусу, но все равно веселилась, как никогда. Обсуждали публикации в столичных журналах, ругали новомодный роман, читали из него вслух. Так и пришла ей мысль собрать свое общество, благо средств на это было теперь не занимать.

Сложилось так, что вокруг нее вились в основном мужчины, хотя сама она дам не отвергала, просто тем было либо скучно, либо тесно с ней. Тех редких студенточек и мещаночек, что приживались у нее в салоне, и дамами-то назвать было сложно – в очечках, с зализанными волосенками, в коричневых платьицах. И Варвара в отсутствии соперниц и конкуренток, вдруг почуяла свою женскую силу. А раз, почуяв ее, остановиться уже было невозможно, и жаждалось доказательств. Варвара влюбилась. Первый раз ее закрутило так, что она сама не заметила, как перешагнула все пороги приличий, а потом уж поздно было. Но избранник оказался не только подлецом, но и выжигой, и трепачом.

Обида проходила долго. Но прошла. А дальше все пошло как-то само собой. Хотя в душе она осталась все той же девушкой у окна с геранью, не развращенной вовсе, в чем-то наивной и в глубине души вовсе не уверенной в себе. И, отдать должное, она не вела разгульный образ жизни. Сергей стал всего лишь вторым кавалером в ее послебрачной жизни, хотя, разве количество играет тут хоть какую-то роль? Он явно тоже не собирался признавать ее официальной спутницей, да она и не смела того требовать. Уж будь как есть. И, так же как с мужем, она не могла делиться с ним своими настроениями и чаяниями, он посмеивался над ними. Но она скучала по нему, ждала встреч, пыталась угадать желания. Вот и сейчас. Что же он все не идет?

В коридоре прозвенел долгожданный звонок. Что-то там происходило, кто-то переговаривался. Варвара Михайловна смотрела на дверь. Ну, где же он? Что ж эти курицы его так долго не ведут к ней?

***

Постучались. Зашла Крыся.

– Барыня, к Вам гость.

– Ну, так что ж ты не пускаешь-то его, тетёха! Я знаю и жду давно. Сергея Осиповича не надо держать в прихожей, не надо провожать! Он сам тут все может найти и пройти, куда пожелает. Он должен себя чувствовать тут как дома. Я сто раз вам говорила!

– Барыня, это не он. Это – другой! А Вы в домашнем платье. Я побоялась так сразу чужого мужчину проводить к Вам. Он ждет. Что сказать-то? Примете?

– Что за чужой? Бывал тут раньше?

– Никак нет! Не припомню.

– Господи! – Варвара всплеснула руками. – Ну, может он хоть представился? Что ты как глупая коза!

– Представился, барыня! – горничная прикусила губу. – Да разве ж я не сказала? Ой, простите, барыня! Это Вы меня с панталыку сбили.